В анкетах в графе «профессия» Владимир Ульянов-Ленин обычно указывал «журналист». Это обстоятельство, конечно, льстит пишущей братии. Но и господам адвокатам вождь мирового пролетариата человек отнюдь не чужой. До революции, будучи помощником присяжного поверенного, Владимир Ильич здорово помог не одному подзащитному.
Володя как близкий родственник Александра Ульянова, казненного за подготовку покушения на царя, не мог поступить на государственную службу. Куда же было податься Владимиру Ульянову после окончания экстерном юридического факультета Императорского Санкт-Петербургского университета? Только в адвокаты. Заполняя 29 марта 1920 года анкету делегата IX съезда РКП (б) в графе о профессии Ленин честно указал: «Бывш. Пом. Прис. Повер.», то есть помощник присяжного поверенного (по-современному адвокат), бесплатно назначаемый судом.
Семья Ульяновых в то время жила в Самаре. В этом городе и начал свою адвокатскую карьеру будущий вождь мирового пролетариата. В качестве защитника, как утверждают архивы ЦК КПСС, Владимир Ильич выступил более чем на 20 судебных процессах, неизменно добивался если не оправдательного приговора, то как минимум существенного смягчения его. Необходимо отметить, что все дела, которые он вел, были на редкость сложными для защиты. Из таких 11 дел о кражах, одно о железнодорожной катастрофе, одно о богохульстве и одно о самоуправстве.
БОГОХУЛЬНИК ПО НЕСЧАСТЬЮ
Первым делом в адвокатской практике Ульянова оказалось обвинение портного Василия Муленкова в богохульстве. В царской России это считалось серьезным преступлением.
Слушания проходили в Самарском окружном суде 5 марта 1892 года. Василия Муленкова 34 лет от роду обвиняли в том, что он в нетрезвом виде в бакалейной лавке публично «матерно обругал Бога, Пресвятую Богородицу и Пресвятую Троицу».
Мало того, по словам свидетелей, портной заявил, будто государь император неправильно распоряжается страной. Данный поступок подпадал под статью 180 Уложения о наказаниях и карался 15 годами каторги в том случае, если хула была произнесена в публичном месте с умыслом. Те же слова, сказанные без умысла или в состоянии сильного опьянения (в те годы опьянение являлось смягчающим обстоятельством), наказывались менее строго.
Выступавший в качестве свидетеля хозяин лавки заявил, что слышал, как Муленков «выражался разными неприличными словами и обругал царя и Бога скверно». Слова отца подтвердил сын лавочника, а также другие свидетели. Вина портного считалась доказанной, оставалось только уточнить степень опьянения подсудимого, чтобы решить, на какое снисхождение он может рассчитывать. Но на суде свидетели неожиданно изменили свои показания, заявив, что портной был трезв и крепко стоял на ногах. Подтвердил это и урядник, проводивший дознание. Казалось, защита была бессильна повлиять на приговор - портного должны были упечь со всею строгостью закона.
Тем не менее на суде Владимир Ульянов заявил, что надо принять во внимание душевное состояние и мысли виновного как до, так и в момент совершения преступления. Трудная, полная лишений жизнь, неурожай 1891 года, потеря веры изменили его отношение к царю и Богу, толкнув на дерзкие речи.
Защитник решительно отверг все попытки прокурора доказать, что обвиняемый хотел сознательно осквернить святыню или поколебать веру в Бога у свидетелей. Произнесенные им речи, сказал помощник присяжного поверенного, были следствием эмоций и состояния опьянения, которое, кстати, подтвердили соседи портного. Их нашел адвокат. Тем более, уверял защитник, Муленков был хористом в церкви и не мог сознательно оскорбить Господа.
Суд признал Муленкова виновным лишь в богохульстве, совершенном при смягчающих обстоятельствах. Приговор оказался символическим - год тюрьмы вместо 15 лет каторги, на чем настаивал прокурор.
ВИНОВНЫЙ НЕ ВИНОВЕН!
К профессиональной чести Ульянова надо отметить, что порой он добивался оправдательного приговора по тяжким уголовным делам даже тогда, когда сам подзащитный искренне признавал себя виновным.
Одно из таких слушалось в Самаре 17 декабря 1892 года. Согласно обвинительному заключению, по вине начальника станции Безенчук Оренбургской железной дороги отставного прапорщика Н. Языкова и стрелочника станции И. Кузнецова 8 мая 1891 года в 4 часа 30 минут пять пустых вагонов под порывом ветра неожиданно сорвались с места и в предрассветных сумерках наехали на ручную вагонетку, перевозившую бочку с водой. В результате получили тяжелые увечья ремонтный рабочий Наурсков и его племянник, помогавший в перевозке воды.
Как установило следствие, стрелочник не подложил под колеса вагонов поленья, а начальник станции не проконтролировал его действия. Виновных, которые не отрицали своей вины и искренне сожалели о случившемся, ждало длительное тюремное заключение. Однако адвокат был иного мнения.
Ульянов выяснил, что вагоны находились без присмотра по халатности совсем другого сотрудника станции, а раненый рабочий не имел права пользоваться вагонеткой для перевозки воды. Владимир Ильич потребовал переквалифицировать дело начальника станции со статьи «Преступная халатность» на более мягкую - «Недостаточный надзор». Тем более, по словам адвоката, подзащитный был героем. Он участвовал в походах против турок, был награжден орденом «За оборону Шипкинского перевала», а также серебряной медалью «В память войны 1877-1878 гг.».
Суд принял доводы адвоката и назначил самое мягкое из всех возможных наказаний - 100 рублей штрафа. В случае «несостоятельности подсудимого Языкова к платежу его следует выдержать под арестом один месяц». Примечательно, что на момент рассмотрения этого сложного дела Владимиру Ульянову было всего 22 года.
ЛЕНИН ПРОТИВ «ОБОРОТНЕЙ В ПОГОНАХ»
Самое ужасное наследие царской правоохранительной системы - план по раскрытию преступлений. Он подталкивает сотрудников полиции к провоцированию преступления, а затем к его успешному раскрытию.
Однажды Владимиру Ильичу пришлось защищать крестьян, якобы обокравших купца Рытникова, у которого семья самого адвоката в то время снимала квартиру. Обвинение по делу №160 утверждало, будто «запасной канонир» Егор Тишкин и плотник Иван Зорин 7 января 1892 года угнали лошадь с упряжью от одного из публичных домов города Самары с целью ее продажи, пока извозчик Горшков отлучился по неотложным делам.
Конокрадов в России не любили, и дело для крестьян могло кончиться печально. Тем не менее благодаря умелой работе адвоката была не только установлена истина, но и разоблачено мошенничество самих полицейских.
В ходе судебных разбирательств Ульянов доказал, что на самом деле это агенты полиции Комаровский и Маштаков подговорили испытывающих острую нужду в деньгах Тишкина и Зорина украсть лошадь. Они предварительно напоили плохо одетых крестьян крепким алкоголем в трактире, а затем указали на лошадь, которую нужно было украсть. При этом агенты полиции выдавали себя за покупателей краденых лошадей, обещая в укромном месте забрать их и рассчитаться с конокрадами. Вместо этого Тишкин и Зорин были арестованы полицейскими, поджидавшими их в указанном провокаторами месте.
Казалось бы, виновные не виновны! Но пойманы-то они были с поличным, хотя на провокацию могли и не поддаться.
Защитник в очередной раз произнес страстную речь, обвинив полицейских в подстрекательстве, посетовав на бедность крестьян, голод и безработицу. В завершение своего выступления он задал суду логичный вопрос: почему полиция, зная о готовящемся преступлении, не пресекла его? Суд внял словам адвоката. Официально он не признал, что виновные заслуживают снисхождения, но осудил злоумышленников на минимальные сроки: Тишкина - на 3,5 года, а Зорина - всего на 9 месяцев, хотя обычно за подобные преступления конокрады получали куда более длительные сроки заключения.
Неоднократно к нему обращались купцы, предлагая немалые деньги за защиту в суде, но всегда получали отказ.
В качестве примера можно привести дело купца первой гильдии Ф. Красикова. На него завели дело по тяжбе ограбленных им крестьян. Зная о таланте Ульянова, Красиков несколько раз просил представлять его в суде. Но тот не соглашался. Тогда Красиков лично пришел к нему домой, предложив за защиту крупную сумму денег. Однако Владимир Ильич остался непреклонен.
Дмитрий Соколов.
ИТАР-ТАСС
