Смех сквозь слезы. А им не привыкать. Ну коль уж назвались Сатирой... После похорон в театре - “свадьба”. Музыкальная комедия “Свадьба в Малиновке”. Театральный премьер Юрий Васильев, дебютировавший на посту режиссера-постановщика Театра сатиры, уверен: Аросева одобрила бы. Улыбка знаменитой актрисы на портрете с траурной лентой - как молчаливый знак согласия...
- Юрий, у вас не было мысли отложить премьеру?
- Дело в том, что мы даже не отменили спектакли после смерти Ольги Александровны, потому что она никогда бы на это не пошла. Нужно просто знать Аросеву, которая в любой ситуации, до последней секунды говорила: “Я буду играть”.
- Она ведь и к этому сезону готовилась, правда?
- Да-да, все время твердила об этом директору театра. И Виктюку говорила: “Значит так, Рома, мы с тобой опять начинаем репетировать, опять будем ссориться. Но 7 октября я играю”. Даже хотела играть в день, когда ей делали переливание крови. Только хитростью уговорили, сказали: “Ну как, вам же делали переливание. Давайте так: октябрь вы не играете, а уж в ноябре...” Вообще, Аросева никогда в жизни не отменяла спектакль. Была очень жадной до ролей, до игры. Поэтому на следующий день после смерти я вышел перед спектаклем (меня попросили), сказал о том, что произошло, и добавил: “Давайте поаплодируем, чтобы Ольга Александровна услышала ваши аплодисменты. И пусть опять звучит смех. Ваши улыбки будут лучшей наградой для Ольги Александровны”. У нас же театр такой - нет трагических спектаклей, сплошь комедии. А она отдала этому больше 60 лет. Тому, чтобы зал смеялся.
- Вы не хотели позвать ее в “Свадьбу”?
- Нет-нет, мы же видели состояние Ольги Александровны... Я год назад стал режиссером-постановщиком театра. В мои обязанности входило отсмотреть все спектакли, сделать кое-какие выводы. Я был на “Как пришить старушку”, в антракте решил зайти к ней в гримерку. Мне говорят: нет, она в гримерку не поднимается - Ольга Александровна на сцене. Вышел из-за кулис на сцену - она лежит на стульчиках. Посмотрела на меня: “О, Юрасик! Как хорошо, что у нас появился человек, который будет следить за репертуаром”. Я ей какие-то свои соображения высказал - она: “Да-да”, - все выслушала. “Ну молодец, - говорит, - я желаю тебе успеха...” Но она уже не могла подняться в гримерку! Понимаете, да? Ну если онкологию поставили уже шесть лет назад, и все эти шесть лет, можно сказать, она прощалась...
- Но чисто внешне на это не было даже намека.
- Да, конечно! Абсолютная победительница!.. Когда мы тут на девять дней собрались, Вера Кузьминична (Васильева, актриса Театра сатиры. - Ред.) сказала: “Вот все говорят: она трагическую жизнь прожила. А она очень красивую жизнь прожила...” И ведь действительно Ольга Александровна всегда была свободным человеком, делала все, что хотела. Она выпивала, она любила мужчин. Более того, играла все, что хотела... Да, папу у нее расстреляли. Трагедия, конечно. Большой простой у нее был в театре, когда с Плучеком (легендарный худрук Театра сатиры. - Ред.) поссорилась. Это я понимаю. Но все эти 38 лет я видел человека абсолютно счастливого, востребованного. И все у нее было замечательно: дача любимая, собака любимая... Вот именно - победительница!
- У вас в театре, слава богу, давно не было больших уходов. Из глыб, наверное, Спартак Мишулин последний. Готовы были к тому, что это может случиться?
- Может, и готовы, но, когда мне сообщили, я настолько растерялся. Будто по голове чем-то тяжелым ударили - бух! Хотя уже и говорили, что она не придет. Во всяком случае - играть. Но вот если кого-то можно представить уходящим, угасающим, то поверить в то, что Ольга Александровна уйдет, было все равно невозможно. Поэтому еще такая неожиданная потеря. Я это могу сравнить с ситуацией, когда уходят родители и ты вдруг понимаешь, что остаешься один на один с этой жизнью. Раньше какая-то защита была, ты мог кого-то попросить, кому-то поплакаться. И тут бах! И уже никого не попросишь - все, ты сам...
 |
| Васильев и Аросева в спектакле “Босиком по парку” |
- А 1987 год? Когда разом ушли Миронов и Папанов?
- Это было нереально! Я же после этого 45 дней лежал в Соловьевке... Вы знаете, это ни с чем не сравнимо. Когда в первый день гастролей в Риге умирает Анатолий Дмитриевич (Папанов. - Ред.), а на девятый день - Андрей Александрович (Миронов. - Ред.)... Это не кошмар даже, это просто нереально...
Театру тогда не разрешили прекратить гастроли, все 12 дней мы вчетвером играли комедию “Восемнадцатый верблюд”. Я вижу: партнерша плачет просто. Мы играем комедию, а она плачет, Зинка Матросова. Я собрал их в антракте, говорю: “Ребята, раз вышли на сцену, давайте играть. Он бы нам этого никогда не простил...” Я же видел, как он играл “Трехгрошовую оперу”, когда умер его отец. Все время курил в перерывах, но он играл! Поэтому я и говорил: “Ребята, мы должны. А потом остановим аплодисменты и скажем...” Потому что мы знали, а народ еще не знал... Потом Вера Кузьминична вышла - ей почему-то всегда такое достается, объявила зрителям. И в зале пронеслось: а-а-ах! Это был шок, ведь только что Папанова не стало...
А у меня там уже дежурила скорая помощь. Даже говорили: вот этот мальчик будет третьим...
Потом начался сезон, мы играем “Даешь сердце”. Я кричу: “Даешь сердце!” - и у меня так раз - и сцена поплыла. И меня сразу в Соловьевку положили. Причем там поначалу меня не очень-то восприняли: это было блатное отделение, где метрдотели от ОБХСС скрывались, кто-то отдыхал, потому что там музыка, сауна... Все думали, что и я как-то так. А я выходил из больницы на прогулку - и полностью играл спектакль. Автоматически.
- Близки были к помешательству?
- Какой-то нервный выброс произошел мощнейший. А с другой стороны, это был такой шлагбаум - стоп. Потому что для меня театр закончился, я не понимал, что делать дальше. Это потом только работа как-то вытащила...
- Тогда о вас стали говорить как о втором Миронове, человеке, который должен его заменить. Недолго было снова в Соловьевку загреметь...
- Вы знаете, сейчас с Геннадием Хазановым говорил... Да в принципе и сам слышал эту историю о том, что тогда, в Риге прямо, Плучек ему сказал: “Гена, играй Фигаро”. Хазанов ответил: “Подождите, еще тело не вынесли...” То же самое было со мной. Когда я пришел к Плучеку, он сказал мне: “Вот тебе роли Миронова...” А у него в последние годы с Андреем Александровичем было некое охлаждение в отношениях, что-то между ними там пробежало. При самом Миронове, показывая на меня, он мог сказать: “Вот он, Хлестаков!” И действительно, когда Андрей Александрович заболел, меня начали вводить на Хлестакова. В общем, такая интрига была. Но когда Плучек сказал мне: “Вот роли Миронова”, - я ответил: “Нет, я не буду”. И только через десять лет согласился на “Трехгрошовую оперу”. Все-таки у меня были свои роли и свой путь - я прошел его от и до, все массовки переиграл...
- Вас же прочили и на место худрука, когда Плучек серьезно заболел...
- Было такое. Мне просто позвонили из “Эха Москвы”, спросили: “Знаете, что вы претендент?” А я ничего не знал... Да, Плучек чисто эмоционально был под влиянием спектакля “Секретарши”, который я поставил. “Ты вернул праздник в театр, тебе нужно заниматься режиссурой”, - сказал он мне тогда. И, как говорят, хотел, чтобы следующим был я. Но я вышел и сказал, что, конечно, должен быть Александр Анатольевич (Ширвиндт. - Ред.). Потому что худрук - это все. Кому-то надо переливание крови делать - он звонит, кому-то квартиру - звонит, от армии освободить - звонит...
- Но ваше назначение на должность режиссера-постановщика о чем теперь говорит?
- Ну конечно, Ширвиндт думает о будущем. Сейчас время такое, когда могут поставить кого-то, человека со стороны, который, будучи не в ситуации, может сказать: а мне вот эти не нужны... Ведь Сатира - огромный театр, здесь много актеров. Есть такие, которые много лет не выходили на сцену. И вот приходит режиссер и говорит: “Мне нужны Добронравов, Васильев, Яковлева... Ему отвечают: “Так у нас же еще вот... “ - “Нет-нет, этих я не знаю”. Я же сейчас сделал прямо наоборот...
- Да, у вас ни одной медийной фамилии в спектакле, разве что Юрий Чернов.
- Да, Чернов - и то потому, что не смог сыграть наш Саша Чернявский, у него проблемы с голосом. А других актеров взял, которые долго не играли, ну и очень много молодежи занял. Фильм “Свадьба в Малиновке” все-таки давит. Ну, например, Попандопуло - Михаил Водяной. Как сыграть по-другому? Даже на меня, если бы играл, давит то кино, уж не говоря про старшее поколение... И я понял: молодой должен быть Попандопуло, молодые все эти ребята. Чтобы не было этого давления. Чтобы не ностальгировали, чтобы играли свое.
- Юрий, вы ведь сейчас и кино снимаете. Получается, выросли из коротких актерских штанишек?
- Нет-нет, ни в коем случае. Может быть, я вырос из ролей своих. Но мне очень хочется играть. И в театре жду новой работы, и в кино. А то, что сам снимать начал... Так я учусь всегда. Учусь в театре, учусь в кино, учусь режиссуре. В первый свой фильм - “Продавец игрушек” - влетел, не понимая ничего в кино. Но сейчас буду второй снимать. Наверное, чему-то уже научился...
Дмитрий Мельман
Фото FOTOBANK.COM, РИА «НОВОСТИ»
