Их дуэт был настоящей классикой жанра. Слова Жванецкого, блестящее исполнение. Долгие годы Карцев и Ильченко были любимыми юмористами страны. Однако в начале 1990-х Виктора Ильченко не стало. Как же шутится Роману Андреевичу эти 20 лет в одиночку?
- Роман Андреевич, расскажите, как вы попали к Райкину?
– Я работал на заводе и играл в знаменитом студенческом театре миниатюр «Парнас-2». Однажды гастролировавший в Одессе Аркадий Райкин посмотрел наш спектакль «Я иду по улице» и пригласил меня в свой Театр миниатюр.
Помню, по такому случаю папа сшил мне в ателье костюм цвета морской волны, черное драповое пальтишко и справил дорогие модельные туфли. Чтобы я приехал в Ленинград приличным человеком. И я приехал во всем этом. Это был конец ноября, в Ленинграде – минус 20, я моментально околел. Шел пешком от Московского вокзала до Театра эстрады на улице Желябова, заскакивая по пути в магазины, чтобы согреться. В театр я вошел весь синий...
Потом Аркадий Исаакович стал вводить меня в миниатюры. Первая очень смешная была, когда к врачу (Райкину) приходили 12 пациентов. Он слушал последнего и говорил: «У четвертого – сухой плеврит, остальные здоровы». Этим четвертым был я. Зарплату мне положили 88 рублей. Из них восемь высчитывали за бездетность, 25 стоил угол, который я снимал, на 10 я кормил Жванецкого, который приехал позже. Потом я переманил туда Витю Ильченко. Мы так вместе и держались – три одессита.
«РАЙКИН ВЫГНАЛ МЕНЯ ИЗ ТЕАТРА»
– Правда, что Райкин всех артистов держал в черном теле, был чуть ли не тираном?
– Нет! Райкин был жестким профессионалом. Как и любой главный режиссер, создавший свою театральную школу, – тот же Любимов или Товстоногов. И театр существовал при нем и благодаря ему. Он мог дать квартиру, звание, зарплату. Но это в материальном смысле. В смысле же творчества это был совершенно одержимый человек. И больше ни у кого в жизни я не встречал такой работоспособности. Мы с Витей прошли у него замечательную школу. Семь лет у Райкина! И я всю жизнь буду ему благодарен. Но человек он был достаточно сложный, это я по себе знаю.
Однажды он меня из театра выгнал. Вернее, я сам ушел в 1967 году. Правда, потом вернулся. Дело было так. Как-то Аркадий Исаакович пригласил режиссера, и тот стал нам объяснять, как играть Жванецкого. К тому времени мы играли Жванецкого уже давно, привыкли импровизировать. Режиссер импровизации не признавал, коса нашла на камень, и Райкин оказался между нами в сложном положении. Он злился, мы злились. Однажды, когда мы репетировали, он подошел к сцене и спрашивает: «Что вы делаете?» Я отвечаю: «Пробуем». «И вы думаете, что это смешно?» «По-моему, смешно», – говорю. «Вы что же, – продолжает Райкин, – думаете, что больше понимаете в юморе, чем я?» «Видимо, да», – сказал я и пошел писать заявление об уходе.
Полтора года я скитался с симфоническим оркестром, куда меня взяли ведущим. И там, кстати, нашел жену. Она на этих концертах манекенщицей работала и в ансамбле танцевала. Вот и допрыгалась! Ей тогда было 17 лет, мне – 27.
– Понятно, что дело прошлое, но все-таки: почему вы с Ильченко и Жванецким ушли от него?
– Нам захотелось «размножаться». У нашего дуэта уже был большой и сильный репертуар, который мы успели обкатать на публике, и теперь хотели делать только свое. Кроме того, у нас были тексты Жванецкого, а так, как пишет Миша, никто никогда не писал и, похоже, еще долго не напишет.
В 1970-м мы ушли и организовали в Одессе свой театр миниатюр. А в начале 1990-х в Москве открыли еще один театр миниатюр, в котором сейчас Миша Жванецкий, Клара Новикова и я. К сожалению, уже без Вити Ильченко, гениального артиста и моего друга...
«Я НЕ ЗНАЮ, КТО У ВАС ТУПОЙ, А ИГРАТЬ НЕЛЬЗЯ»
– Вы как-то обмолвились, что вы и Жванецкий вместе – это «взрывоопасная смесь». Как вам удается столько лет сосуществовать без ссор и скандалов?
– Мы с Мишей редко видимся. Шутка ли – 40 с лишним лет вместе. Даже муж с женой после стольких лет совместной жизни стараются не попадаться друг другу на глаза. Однажды мы с ним оказались в одной каюте в морском круизе вокруг Европы. Мы так все устроили, что за 24 дня плавания ни он меня, ни я его не видел. Потом он пошутил: «Слушай, а где ты был целый месяц?» В жизни он веселый человек, но старайтесь попадаться ему на глаза только под хорошее настроение. Он всегда жил сам по себе, никому не подчиняясь и никого не слушая. Но человек он действительно великий и уникальный: умница, философ и настоящий драматург, никого рядом с ним поставить не могу. Каждая строчка – афоризм. Шекспир в юморе!
– Советская цензура, наверное, была несколько другого мнения. Зверствовала?
– Ну как вам сказать… Помню, нас пригласили в Киев. 18 спектаклей в «Октябрьском», лучший зал Киева, две тысячи мест, все билеты проданы. Мы поехали. На перроне нас встречают друзья и говорят: все в порядке, вы уже не работаете, спектакли отменены. Потом подходят те, кто нас приглашал. Все в порядке, говорят, поехали просматриваться.
Вот представьте себе: огромный зал, и в нем сидит киевская комиссия. 20 человек, в основном неудавшиеся музыканты, спившиеся актеры и режиссеры. Мы играли два часа. Все шлягеры. В гробовой тишине. Потом они сказали: нет, это не годится...
Так это еще чепуха. Как-то на правительственном концерте мы с Райкиным должны были играть «Авас». За полчаса до выхода на сцену его зовут к телефону. Министр культуры Фурцева извещает, что эту миниатюру играть нельзя, потому что в зале находится Мжаванадзе. По-моему, это был кандидат в члены Политбюро. Райкин пытается объяснить: мол, мы же говорим, что тупой – доцент, а не грузин. «Я не знаю, кто у вас тупой, а играть нельзя», – заявляет Фурцева. Райкин вместо этой миниатюры читал басни, но и ими чем-то не угодил присутствовавшим членам. Ему потом два года не давали играть в Москве.
Но и это еще «цветочки». Я вам сейчас одну новогоднюю историю расскажу. Причем быль. Как и все, я люблю встречать Новый год дома, с семьей. А тут однажды депеша, а в ней приказ. Посадили нас с Витей в самолет, доставили в Москву, поселили в гостинице «Варшава». Из номера сказали не выходить, ждать сигнала. Потом позвонили: быть готовыми к 10 вечера, играть будете «Авас». В 10 вечера черная «Волга» повезла нас в Барвиху, в правительственный санаторий. Приехали. Голубые ели, охрана. Говорят: ждите. Ждем. В половине двенадцатого мы поднялись наверх, в гостиную. Там члены ЦК с женами играют в домино.
– Серьезно?
– Ей-богу! Без четверти двенадцать все расселись за столиками, мы сбоку. Без десяти. Слушаем приветствие товарища Подгорного советскому народу. Товарищ Подгорный сидит тут же и тоже слушает. Рядом первые секретари союзных республик. Потом куранты, гимн. Мы сидим, пить нельзя. За столиками голосование: тамадой избирают маршала Баграмяна. Тот предоставляет слово секретарю ЦК Украины – по-моему, тогда это был Шелест: «Товарищи! Только что мы прослушали яркую речь товарища Подгорного по радио, в которой он сказал...» Почти полностью повторив речь Подгорного, предложил выпить за здоровье товарища Брежнева, которого за столом не было. Все выпили и закусили, а там было чем. Мы сидим, пить нельзя. Потом тамада предоставил слово первому секретарю ЦК партии Белоруссии: «Товарищи! Только что мы прослушали вдохновенную речь товарища Подгорного, который сказал...» И опять – почти слово в слово. И – «за советский народ, который под руководством товарища Брежнева...» Мы сидим, пить нельзя.
Потом первый секретарь ЦК партии Узбекистана: «В яркой речи товарища Подгорного...» Казахстана: «В мудрой речи товарища Подгорного...» Тут почему-то объявили нас. Я начал задорно: «Есть у нас грузин, Авас...» Ну и так далее. До конца. Такой гробовой тишины мы в своей жизни еще не слышали. После финала кто-то за столом высказал пожелание: «А теперь что-нибудь смешное».
Уехав оттуда, мы с Витькой взяли коньяку и напились. С горя. Потому что Новый год так бездарно пропал.
«ЖВАНЕЦКИЙ, КОГДА ВИДИТ МЕНЯ, ВЗДРАГИВАЕТ»
– Роман Андреевич, ощущаете за спиной горячее дыхание молодых и гениальных?
– Болезненная тема. Смешно сказать, но я практически не знаю нового поколения, работающего в моем жанре. Юмор остался, а сатира исчезла. И драматизм исчез. От этого стало как-то скучно. Может, у меня есть чувство юмора, но какие-то вещи я тоже не понимаю, особенно сегодняшний юмор по телевизору. Вроде смотришь, а смеяться неохота. Наверное, это какой-то другой юмор. Молодые сейчас рассказывают анекдоты, делают пародии, смешат публику клоунадой: кто платок повяжет, кто грудь намастит. Но личностей я не вижу. На мой взгляд, за последние 40 лет на эстраде появилось только четыре великолепнейших мастера: Хазанов и Полунин, а среди авторов – Жванецкий и Задорнов. Все остальные – это просто артисты.
– Кто для вас пишет?
– В основном мой друг Семен Альтов. Скажу вам по секрету: иногда сам себе пишу и читаю свои тексты по бумажке… Что же касается Михаила Жванецкого, то я ему дал отдохнуть от себя. Ну и надо понять: мы 40 с лишним лет вместе, он, когда меня видит, вздрагивает...
– Вы, наверное, уже привыкли к тому, что люди над вами умирают от смеха. А бывало такое, что во время ваших выступлений они плакали?
– Случалось. Особенно когда Витя умер, и я выходил один и читал монолог «Мы идем втроем по Дерибасовской». И в зале плакали. Когда мы с Витей выступали на вечере, посвященном 80-летию Леонида Осиповича Утесова, плакал сам юбиляр. Все вокруг смеялись, а у него катились слезы. Думаю, живя в Москве, он очень скучал по Одессе, а мы как раз показывали колоритную, чисто одесскую сценку...
– Если бы вам дали шанс пусть не прожить жизнь заново, а кое-что кое-где «подкорректировать», что бы вы сделали иначе?
– Ничего. Ну что вы! Я считаю, что мне крупно повезло, как минимум, четыре раза в жизни. Я встретил Мишу, Витю, Райкина, да и жену, с которой мы более сорока лет вместе. Не будь этих людей, не было бы и меня. Выступал бы сейчас где-нибудь в захолустье на эстраде, и никто бы меня не знал. Нет, что вы – мне грех жаловаться...
Фото FOTOBANK.COM
