«Так хочется пожить еще немного...»

«Ушла эпоха...» Сейчас это расхожее выражение звучит особенно часто. Но в нем нет ничего надуманного.

Кобзон - это действительно эпоха. Эпоха песни, эпоха культуры, эпоха понятий о чести, человеческом достоинстве. Эпоха Личности с большой буквы... На прошлой неделе эта эпоха закончилась.

Кто-то однажды сказал, что Брежнев - мелкий политический деятель эпохи Аллы Пугачевой. Возможно. Но сколько лет уже нет Брежнева? А эпоха Кобзона, кажется, не прекращалась никогда. Его биография - это история нашей страны. Причем история живая - не из учебника, не замшелая. Он всегда был на острие времени...

Вот молодой Кобзон на черно-белых кадрах - с накладной бородой и деревянным автоматом поет: «Куба - любовь моя!» Вот его голос за кадром фильма «Семнадцать мгновений весны»: «Мгновенья раздают - кому позор, кому бесславье, а кому бессмертие...» Вот он поет: «Ядерному взрыву - нет! Нет! Нет!» Вот в Чернобыле, вот ведет переговоры с террористами на Дубровке...

Конечно, он был неоднозначной фигурой, как и вся история страны. Кто-то Кобзона записывал в мафиози, указывал на криминальные связи, считал его особняки, квартиры и машины. Но другие вспоминали, как он привез дипломат с деньгами директору Ваганьковского кладбища, когда Высоцкого не хотели там хоронить. Как помогал сотням и даже тысячам людей, как не заканчивалась очередь просителей к нему в приемную...

Он был всегда. Казалось, что и будет. Вспоминается 2005 год. После неудачной операции в Берлине Кобзон прилетел в Москву. Худой, немощный, с трудом передвигающий ноги. Многие тогда подумали: «Ну все...» А он через несколько месяцев после повторной операции уже в онкоцентре на Каширке опять стал живее всех живых - все та же знаменитая осанка, костюм с иголочки, зычный голос без нотки усталости.

«Как не догнать бегущего бизона, так не унять поющего Кобзона» - вот уж воистину. И когда раз за разом он объявлял о своем уходе со сцены, в это верилось с трудом. Ну что такое Кобзон без песни? Что такое песня без Кобзона?..

Его жизнь была одна большая песня. Мощная, красивая, из которой слов не выкинешь. «Как умел, так и жил, а безгрешных не знает природа». Это не о нем, но и о нем тоже. А еще для него никогда не было запретных тем. И, конечно, журналисты обожали делать интервью с Кобзоном.

Иосифу Давыдовичу можно было задавать любой вопрос. Ответит как на духу. И потом не будет вымарывать, вычеркивать, запрещать, стращать. Слишком высокую планку себе поставил. Просто не мог, не имел права ее опустить. Иначе какой же это Кобзон? Он отвечал за каждое свое слово...

* Три раза Кобзон был женат, но главная женщина его жизни всегда была мама

ОБ УХОДАХ

- В свое время даже анекдот придумали: «Кобзон прощается, прощается, но не уходит. Как еврей». То есть англичане уходят не прощаясь, а евреи прощаются, но не уходят...

Понимаете, я знал, что люблю свою профессию. Знал, что ей предан до конца. Я знал, что это искусство, которое требует визуального отражения. Поэтому думал: ну хватит уже, 60 лет. Тем более что дети выросли, внуков еще не было. Я думал: пора немножко пожить для себя. А потом получилось так, что один композитор звонит: «Споешь пару песен в моем концерте?» - «Конечно, спою». Другой: «Выступишь на моем бенефисе?» И я понял, что не могу без этой «наркоты» существовать.

Вы знаете, я никогда не напеваюсь на концертах, мне нужна публика, аудитория, мне нужно живое общение, энергетика... Тоже шутку придумали: «Как не догнать бегущего бизона, так не унять поющего Кобзона». Можно шутить сколько угодно по этому поводу, но я не напеваюсь никогда, мне всегда мало.

О ВРАГАХ

- Когда меня спрашивают, есть ли у меня враги, я говорю: у меня врагов нет, я не считаю их врагами. У меня есть недоброжелатели. Враг - это ведь какой-нибудь человек, который стоит под домом, ждет, когда выйдешь. Чтобы оскорбить, бросить камень. Вот неистовый какой-то, сумасшедший психопат. А недоброжелатели...

Знаете, есть такой анекдот: «Вы слышали о том, что жена у Рабиновича - девица легкого поведения? И дочка тоже!» - «Но у него нет дочки». - «Мое дело сказать...» Вот есть такая категория людей, которая говорит гадости. Пример приведу.

В свое время я пытался примирить ситуацию, которая была в 1993 году перед расстрелом Белого дома. По просьбе Лужкова и директора ФСБ Галушко разговаривал с Хасбулатовым, с Руцким. И я уже с ними договорился, они готовы были обсуждать. Но! Президенту Ельцину передавали, что я песни пою для депутатов. И я стал мафией, стал врагом.

В 1994 году заслали о Кобзоне в Америку материал, что я жуткий бандит и мафиози. Все, что хотели, все написали. Вот это враги. Самые настоящие. Но я считаю, плохо, когда их нет. Значит, ты так угодливо живешь. Я живу так, как считаю нужным, как я это понимаю. По тем принципам, которым меня учила жизнь. Жизнь суровая. И я научился держать удар.

* Он несколько раз уходил, но так и не смог уйти со сцены

О МАФИИ

- Тогда так нужно было - шла борьба с Лужковым, а не с Кобзоном. И нужно было очернить окружение мэра: Церетели, Гусинского, Кобзона - тех людей, которые были рядом с Юрием Михайловичем. Ну как вы думаете: если хотя бы что-то из того количества обвинений, которые прозвучали (а писали, что я торгую оружием, наркотиками, что связан с русской мафией), они смогли бы доказать, наверное, я бы сейчас сидел несколько в другом месте.

Конечно, времена тяжелые были. И угрожали: мол, сейчас убили Отарика (Квантришвили. - Ред.), следующий Кобзон. Но я сказал, что мне не нужна ни охрана, ничего... Помню, встретился с адмиралом Балтиным. А со мной стояли три человека - Громов обеспечил охрану из «афганцев». Балтин посмотрел так: «Что это у тебя?» Я говорю: «Ну охрана». - «И тебе не стыдно? Ты же мужик. Если тебя захотят убрать, уберут и с этой охраной. Хоть ребят-то пожалей». И я их отпустил.

ОБ АМЕРИКЕ

- Да, в Америку меня не пускают. До сих пор... Был 1994 год. По вызову я подошел к окошку, мне сказали: «Вам отказано в визе», отдали паспорт, и на этом все закончилось - никаких вопросов мне не задавали.

Потом уже дали письменный ответ, в котором было сказано, что я даже в Страсбургский суд не могу подать, потому что меня не обвиняют, а подозревают по трем пунктам: в торговле наркотиками, в торговле оружием и связи с русской мафией.

В Страсбургский суд я все же обращался, но мне отказали, когда я пытался предъявить иск Соединенным Штатам за клевету и за ложные обвинения. Мне сказали: «Вы знаете, по Венской конвенции любая страна имеет право отказать любому гражданину без всяких объяснений...» Уж и Примаков, когда был премьером, с Олбрайт дважды разговаривал, и Иванов Игорь Сергеевич с Колином Пауэллом - со всеми вели переговоры. Говорили: «Слушайте: член парламента, профессор, народный артист, семейный человек - дети, внуки растут, ну что вы, ей-богу?» Нет и все...

Причем не только мне отказывают, но и всей моей большой семье. И даже когда дочь моя - мать троих детей, получившая в Америке образование, - возмутилась: «Что вы делаете, по законам США, если бы даже мой отец был виновен, я не несу ответственности за его поступки». Мы знаем, отвечают, но вы все бенефицианты Кобзона, вы все живете за счет мафии. Вот и все...

Мне говорят, да плюнь ты на эту Америку! Не могу, у меня там друзей много. И в основном это люди, которые, как и я, дожили, слава богу, до того возраста, когда откладывать встречу на долгие годы нельзя. Надо бы с ними красиво расстаться...

О СТРАХЕ

- Бывает ли мне страшно? Конечно, я ведь нормальный человек. Даже более того. Я не могу смотреть на аварии, сцены насилия - мне становится страшно. Я никогда в жизни не пойду на охоту. Однажды был на корриде, и вы меня хоть озолотите, не пойду туда еще раз. Ну не могу я на это смотреть!

Мне, например, не страшно было заходить в Театральный центр на Дубровке, когда там случилась трагедия «Норд-Оста». Но не потому, что я такой бесшабашный. А потому, что достаточно уверенный в себе и осведомленный. Я знал, что воспитание вайнахов не позволит им поднять руку на человека, которого их же соплеменники признали своим народным артистом. Да и к тому же я старше их по возрасту. Поэтому, когда мне говорили: «Да не надо, мы не хотим рисковать», - я отвечал: «Вы ничем не рискуете». И шел абсолютно спокойно.

Но суть не в этом. Я совершенно точно знаю, что не доживу до спокойной старости. И не боюсь смерти. Боюсь быть убитым в спину. Смотреть киллеру в глаза - пожалуйста, я готов, черт с ним. Я создал свою биографию, я заработал право оставить в наследство детям свою фамилию. Мне не страшно умирать. А сидеть дома в теплом кресле в окружении внуков, смотреть телевизор, трястись от старости, но доживать последние дни - это не для меня. Если буду знать приговор судьбы, я сам распоряжусь своей жизнью, чтобы не доставлять мучений моим родным и близким.

* «Без Нели я давно ушел бы в мир иной»

О СТРАШНОМ ДИАГНОЗЕ

- Могу сказать, что у меня было ощущение страха. Но я испугался не смерти, другого - как сообщу Неле? Как мне ей сказать, что нашу семью постигло горе? И как она отреагирует на это?.. Помню, пришел домой - все прятался по углам. Она говорит: «Чего с тобой?» - «Да ничего» - «Как ничего? Я же вижу, с тобой что-то происходит». Я говорю: «Нель, у меня рак». Она посмотрела на меня: «Так, ну и что?» - как будто я сказал, что у меня насморк. «Ну и что, будем лечиться. Завтра поедем сдавать анализы. Ничего страшного, это сейчас лечится».

Да, я всю жизнь в долгу перед женой. За все. Иной раз в отчаянии доходил до того, что брался за стакан. Но тут же возникала Неля. И все, и прекращалось. Может быть, я спился бы без нее, может быть, без Нели давным-давно ушел бы в мир иной. Я не знаю, что было бы со мной, если бы не Неля...

О ПРОЩЕНИИ

- Вышла книга «Как перед Богом». Автор ездил со мной по концертам, задавал вопросы, а я отвечал. Ни одним словом не соврал и сейчас готов повторить все, что тогда наговорил ему. Но! По прошествии времени я кое-что понял. Все-таки люди ранимые, в возрасте уже... Не надо было обижать... (В той книге, написанной от лица Иосифа Кобзона, больше всех досталось Пугачевой, Жванецкому и Михалкову. - Ред.)

Жена мне говорила: «Ну что ты натворил с этой книгой идиотской? Зачем это сделал? Вот смотри: вы постоянно встречаетесь в обществе. Встречаетесь - и воротите физиономии друг от друга. Нехорошо это, некрасиво...» Я говорю: «Куколка, что ты от меня хочешь?» - «Извинись перед ними». - «Нет проблем». Я подошел к Михал Михалычу, сказал: «Миш, извини меня, пожалуйста, если я тебя обидел». Он пустил слезу, мы с ним обнялись, все, с тех пор общаемся.

То же самое произошло с Аллой Борисовной. Я сказал: «Алла, хватит дуться...» Но все равно я был прав - мне так хотелось, чтобы Алла не тратила время попусту, а подарила нам еще много-много песен. И что касается Никиты Сергеевича тоже был прав, не соврал...

И все-таки не нужно было так, у меня ведь совсем другое отношение к артистам. Не приведи господи, если понадобится моя помощь и Михалкову, и Жванецкому, и Пугачевой, - да я в огонь и в воду пойду за них!

* С детьми и внуками на съемках передачи «Пока все дома»

О ПРОЩАНИИ

- Тем людям, которые попали в беду, хочу просто сказать, что не надо бояться смерти - надо бороться за жизнь, это самое главное. Потому что все эти разговоры о потустороннем мире, о реинкарнации и прочее - все только разговоры, никто никогда их не подтвердит. А вот жизнь - она прекрасна во всех своих проявлениях. Даже в грустных...

В самом уходе ничего страшного нет, мы все мигранты на этой земле: приходим, уходим. Но хочется попозже, хочется еще пожить - много интересного. Вот мне сегодня очень интересно жить. У меня для этого есть все: общественная востребованность, любимая жена, дети, внуки. У меня все дни расписаны по минутам, я все время занят, занят, занят.

Меня спрашивают: а свободное время бывает? Бывает. Но оно для меня самое мучительное. На отдыхе, например, включаю телевизор, смотрю: мои коллеги выступают, жизнь бурлит. И мысли в голове: а ты сидишь тут, никому не нужный. И никто вообще не кричит: «Караул, Кобзона нету!» Все нормально, жизнь продолжается. Только без тебя. Наверное, она так и будет продолжаться, когда ты уйдешь из нее. Поэтому так хочется зацепиться, удержаться, пожить еще немного...

«С Басаевым проговорили всю ночь...»

(Из интервью главному редактору «МН» Николаю Кружилину)

- Иосиф Давыдович, вы не раз бывали в Чечне и даже имели опыт общения с Басаевым...

- Это было между первой и второй чеченскими войнами. Басаев прислал мне письмо. Довольно грубое. Начиналось оно так: «Кобзон! (Не господин, не по имени-отчеству.) Пока ты жировал в Москве с красными чеченцами, мы тут проливали кровь. Теперь наступила пора рассчитаться за это...» Ну и так далее.

Письмо возмутило меня до глубины души. И вот почему. Это было как раз в то время, когда я возглавил попечительский совет по спасению чеченских детей, получивших увечья на войне.

Через посланника Басаева, который привез письмо, я попытался найти самого Шамиля, но ко мне приехал его генерал-адъютант, как было написано в его зеленом удостоверении. Я высказал все, что думаю о Басаеве, ему в лицо. Он был крайне обескуражен. Рассчитывал получить от меня деньги, думал, что я испугался письма...

Потом я поехал с концертами в Ингушетию и Чечню. После концерта в Назрани ко мне подошел человек по фамилии Дудаев (видимо, из дудаевского клана) и сказал, что Басаев хочет, чтобы я к нему приехал, что он меня ждет. Спрашиваю: «Что я буду у него делать?» - «Он хочет поговорить». - «Поговорить - пусть сюда приезжает». «Нет, это невозможно, ты сам должен ехать к нему», - говорит мне чеченец. Тут, конечно, все меня стали отговаривать. А я завелся. Решил, что кишка тонка у них замочить Кобзона. И поехал.

Нас сопровождали еще две машины - одна впереди, вторая сзади, обычные наши «Волги». Приехали к Басаеву в 11 часов ночи. Проговорили мы с ним до утра.

Начали с того, что я сказал: «В 1964 году, когда ты только родился, я уже был заслуженным артистом Чечено-Ингушской ССР. Меня знала вся страна. А ты со мной так разговариваешь. Ты написал, что я жировал с красными чеченцами. Ты, Шамиль, лучше пойди вытащи своих чеченцев из казино. Они проигрывают деньги вместо того, чтобы отдавать их голодным и раздетым. Я-то как раз зарабатываю деньги для твоих детей». «Мне нужны деньги», - говорит он. «Назови программу, распиши по пунктам, для чего они нужны, тогда будем разговаривать», - отвечаю. «Я хочу создать артель для чеченских вдов, купить им швейные машинки». - «Ну вот это другое дело, это можно обсуждать», - говорю.

В общем, мы проговорили всю ночь, и во многом этот разговор был беспредметным, как показало будущее.

- Когда вы видели Басаева последний раз?

- Еще в мирное время, перед началом второй войны, у Аушева на юбилее республики. Стол был мусульманский, без алкоголя. Басаев сидел со своими товарищами. Мы поздоровались.

Когда был взрыв в «Интуристе», где находился мой офис, и чекисты допытывались, не чеченский ли это след, я ответил только: «Все может быть, вы профессионалы, вы и ищите...»

Подготовили

Дмитрий Мельман,

Ксения Позднякова

Фото из личного архива И. Кобзона