Аресты гэкачепистов начались 22 августа 1991-го.
Им вменялась в вину суровая статья - «измена Родине с целью захвата власти». Так что и приговор должен был оказаться более чем суровым. Арестанты не знали, что 26 января 1993-го их отпустят под подписку о невыезде, а 24 февраля 1994-го и вовсе амнистируют. Мне удалось побывать у них в камерах под видом доктора зимой 1992-го. И вот что я увидел в «Матросской Тишине».
С членами ГКЧП я встретился при интересных обстоятельствах в начале 1992-го, когда вся верхушка путчистов и несколько примкнувших к ним пособников (таких, как поэт Осенев, он же Анатолий Лукьянов, более известный тогда как экс-Председатель Верховного Совета СССР) сидели за решеткой в ожидании суда.
Следственный изолятор №1 города Москвы, известный в народе как «Матросская Тишина» (по названию улицы, на которой находится), вполне соответствовал статусу преступников.
Известнейшее узилище страны ведет свою историю с 1870-го. За все полтораста с лишним лет - всего один удачный побег (киллера Александра Солоника, позднее убитого в Греции).
Никаких контактов с внешним миром, кроме адвокатов, не допускалось. А уж журналистов и близко к «Тишине» не подпускали. Из-за путчистов меры безопасности усилили. Штатных тюремщиков заменили бойцами ОМОНа. А чтобы не возникло устойчивых связей, какого-либо сговора, каждые несколько недель подразделения ОМОНа меняли.
Однажды в редакцию, где я тогда работал, мне позвонили знакомые офицеры-омоновцы - из смены тех самых надзирателей «Матроски».
- Слушай, нас в город не выпускают, тоска зеленая. Забегай к нам!
- Куда забегать?
- Да сюда, в «Матросскую Тишину». Не боись, нет проблем. И пива не забудь прихватить.
Я слегка обалдел от такого предложения. Но мысль показалась мне интересной.
Вскоре я уже стоял у громадных железных ворот изолятора. В здание меня провели без всяких сложностей.
За доброй беседой и пенным напитком время незаметно подошло к вечернему обходу. Ребятам пора было на службу. И тут приятель, который к тому же оказался на тот день старшим офицером, неожиданно предложил:
- А хочешь на гэкачепистов вблизи посмотреть? Только в гражданке не положено. Ты вот что, надень форменный бушлат, будешь у нас этим... лепилой, тюремным доктором то есть.
Как журналисту, мне неоднократно приходилось «менять профессию», но в области медицины, признаться, знания были ограниченными. Я кое-что знал об аспирине, пургене, горчичниках, диарее, ветрянке, завороте кишок и твердом шанкре, поскольку пролистал однажды «Справочник фельдшера». Но вдруг узники пожалуются на что-то более серьезное? Как тогда быть?
Метания были недолгими, журналистское любопытство пересилило.
Вместе с охраной я прошел по всем «апартаментам», где сидели путчисты. К счастью, узники победившей ельцинской демократии на здоровье особо не жаловались, хотя и были бледными от шестимесячного сидения в каземате без солнца. Впрочем, кроме казенных харчей, передачек с воли им полагались и витамины - выдавать их как раз и было обязанностью врача...
Владимир Крючков, еще недавно всесильный шеф КГБ, идейный вдохновитель и активный организатор путча, сидел в самом сумрачном углу камеры, напоминая летучую мышь. Что-то строчил в тетради - видимо, готовил заметки к будущему процессу. Эта камера, как выяснилось, была единственной, где отказывались от положенных витаминов в драже. Крючков и сам не принимал, и соседей убедил, что с витаминами могут дать «какую-нибудь гадость».
Впрочем, присутствия духа он не утратил и даже шутил с охраной: «Мне нравится, как вы служите. Когда выйду, возьму вас к себе».
Меня удивило, что гэкачеписты сидят не в одиночных камерах, а по двое-трое, с подследственными, проходившими по другим, совсем мелким уголовным делам. Камеры им предоставили типовые: двухэтажные нары из металлического уголка, стол, стул, за низким барьерчиком - «удобства» с гидросмывом. Вот и весь интерьер.
Некоторые гэкачеписты подозревали, что в соседи им определили подсадных уток. Видимо, не без оснований (об этом, в частности, позже говорил в одном из интервью маршал Дмитрий Язов). Бывший министр обороны был единственным, кто во время моего «обхода» пожаловался на здоровье:
- Что-то с глазами у меня неважно, вижу все хуже и хуже...
Язова омоновцы уважали. Даже в его незавидном положении он сохранял и выправку прошедшего войну офицера, и человечность. На прогулке в тюремном дворике, заметив, как переминается на московском морозце рядовой охраны, Язов, и не надышавшись как следует, скомандовал: «Пошли внутрь, служивый. Холодно». Не о себе думал, а о солдате.
Когда у маршала кончились сигареты, он, заядлый курильщик, однажды не курил четыре дня, не считая возможным стрелять курево у сокамерников. Охрана уважительно называла его «дедом».
А вот кого откровенно не любили в «Матросской Тишине», так это бывшего премьер-министра Валентина Павлова. Народу кроме участия в ГКЧП он крепко запомнился выпуском новых 50-рублевых бумажек, которые обесценились буквально на глазах.
Павлов удивительно легко вжился в тюремные условия, быстро освоил блатной жаргон. Его сокамерник по кличке Матроскин (прозвали за полосатую футболку, с которой матерый уголовник не расставался даже в бане) явно признавал за Павловым старшинство.
Тюремную пайку бывший премьер сдабривал бутербродами с красной икрой, которая доставлялась ему в передачах, и ни с кем не делился. Поедание икры было совершенно непереносимым для омоновцев зрелищем. Они перебивались гречкой да слипшимися макаронами. Бойцы вне графика врывались в камеру и устраивали шмон, во время которого Павлов стоял на коленях лицом к стене.
Как «тюремный врач», могу теперь авторитетно заявить: красная икра не всегда и не во всех обстоятельствах полезна для здоровья.
Анатолий Лукьянов, попавший в СИЗО за компанию (формально в ГКЧП не состоял, но подписывал нужные путчистам воззвания), пристроившись на кровати, что-то вдохновенно строчил в общей тетради. Как оказалось, стихи. Стены узилища как будто даже вдохновляли его. Может, он представлял себя декабристом в царском каземате... Сборник поэта Осенева (литературный псевдоним Лукьянова) выйдет из печати под незамысловатым названием «Стихи из тюрьмы» после его освобождения. По крайней мере, название правдивое, ту тетрадь я видел.
В одном из интервью Лукьянов позже расскажет: «Сидел в «Матросской Тишине». Сначала с сокамерниками (ко мне подсаживали «наседок»), потом в одиночке. В общей сложности 484 дня. Камера семь шагов на четыре. Я неприхотлив. Еда была сносной, да и передачи разрешены. И полежать днем позволялось. Охрана и сидельцы, с которыми я общался во время прогулок, относились ко мне с уважением...
Помню, летом 1992-го ко мне в камеру вечером пришли спецназовцы, которые сменялись с вахты охраны заключенных по делу ГКЧП, и попросили написать для них песню. Через два дня я отдал им стихи. А они сами сочинили к тексту музыку».
Вполне сносно себя чувствовали аграрий-путчист Василий Стародубцев, главарь всей компании Геннадий Янаев и прочие бунтовщики... Остается добавить, что до суда никто из них не дожил - просто суда никакого и не было. Вскоре под разными предлогами всех их из «Матросской Тишины» выпустили, а затем Госдума даже амнистировала путчистов. Вроде виноваты, но, так и быть, простим.
Гэкачеписты, может, и хотели как лучше, но получилось как получилось.
Олег Шаповалов
Фото: В. Мусаэльян/ТАСС