Владимир Этуш: "Что вспоминаю о войне? Да все!"

Если бы в паспорте Этуша "ошиблись" даже на пару десятков лет, сегодня этого никто бы и не заметил. Он по-прежнему полон сил: регулярно выходит на сцену, ездит на гастроли, руководит училищем имени Щукина, путешествует. Летом снялся в новой экранизации "Трех мушкетеров" Сергея Жигунова, совсем недавно увидела свет его новая книга "Все, что нажито...", в которой мэтр раскрыл многие свои профессиональные и личные секреты.

- Владимир Абрамович, пять лет назад на вопрос, видите ли вы себя на сцене девяностолетним, вы решительно ответили: "Нет, не вижу!" Между тем сегодня вы играете в трех спектаклях Театра Вахтангова. Откуда сила, желание, кураж?

- Однажды я о себе прочитал: "Этуш и на девятом десятке лет выглядит записным сердцеедом: статен, щеголеват, ироничен... Ему бы с такими завидными внешними данными героев играть, но с первых же шагов на сцене и съемочной площадке Этуш предпочитал не выдавливать у публики патетическую слезу, а смешить до слез". Вот я и подумал без всякой иронии: "А почему бы мне и в канун своего очередного юбилея не выглядеть согласно моему портрету в СМИ "высок и статен, щеголевато одет и очень остроумен"?! Почти так же, как десять, двадцать или даже тридцать лет назад...

- А если серьезно?

- А если серьезно, то никакого секрета у меня нет. Просто живу себе, работаю и все! Видимо, я так устроен. Гимнастиками или пробежками не занимался, всегда ленился. Правда, от курения пришлось отказаться, хотя я курил с детства. Сейчас много гуляю, слежу за правильным питанием. Вернее, не я слежу, а моя жена Лена. И потом, артист должен работать. Когда он не работает, он чувствует себя "без штанов". Для меня самое лучшее лекарство - это поддержка и любовь зрителей. Зрители - вот смысл моего существования.

- Вы служите в Вахтанговском театре без малого 70 лет. Как считаете, удалось ли сегодня сохранить знаменитый вахтанговский дух?

- Увы, далеко не все театры живут в согласии с теми предначертаниями, которые были даны им при рождении. Даже МХАТ, alma mater, где формировалась вся театральная система, позволил себе убрать из названия букву "А", означавшую "академический", расписавшись таким образом в отказе от методов Станиславского во имя полной свободы. Но наш театр из тех редких коллективов, где помнят, а главное - верят в силу вахтанговских идей. Думаю, это уникальный случай, когда театр носит свое имя не по привычке, а вполне осознанно. Вахтанговца ведь отличают "три своеобразия" - прекрасное актерское мастерство, верность великой литературе и исполненность духа театра.

А еще то, что мы не хотим стоять на ушах, кататься по сцене на коньках и произносить реплики вниз головой. Без всякого драматургического обоснования голым выходить на сцену и громко ругаться матом... К сожалению, именно так в некоторых театрах понимают свободу и ставят многие спектакли, в том числе и классические.

- На фронт вы ушли добровольцем, несмотря на то что у вас, как и у других студентов театрального училища имени Щукина, была бронь. Что подтолкнуло?

- Что подтолкнуло? (Пауза.) Понимаете, когда видишь аэростатные ограждения, заклеенные крест-накрест окна, светомаскировку и хмурые, озабоченные лица, как-то меняется психология, и это не ура-патриотизм - все гораздо сложнее... Сразу после начала войны мы дежурили в училище, ловили бомбы-зажигалки, которые разбрасывали немецкие самолеты. Потом через две недели всех юношей-студентов отправили на три месяца на оборонные работы под Вязьму - рыть противотанковые рвы, а по возвращении мы продолжили учебу. Но вернулся я оттуда совсем другим человеком. И в конце концов не выдержал. Увидел во время талантливого, чрезвычайно популярного в то время спектакля "Фельдмаршал Кутузов", в котором мы тоже принимали участие, что зрителей в зале почти не оказалось. Я был потрясен! И понял: стране не до театра. Это тоже стало толчком, чтобы на следующий день я отправился в военкомат. Юношеский порыв, о котором я ни разу не пожалел.

- Сейчас, спустя почти семь десятков лет после войны, что чаще всего вспоминается?

- Да все! Воспоминаний много, они сильные, яркие. Но сейчас мне хочется рассказать об одном из самых сильных. Каждый раз, когда я воскрешаю его в памяти, меня охватывает дрожь и возникает комок в горле. Представьте себе: не отвоевав Сталинград, немцы испугались, что мы отрежем их от Кавказа, и начали отступать. Они отступают, а мы их гоним. И вот такой локальный момент: на рассвете мы заняли село, которое долгое время находилось под немцами. На крыльцо своего дома вышла какая-то бабка, и я к ней подошел, попросил попить - мы ведь всю ночь шли, жажда мучила. А бабка так изумилась, что я не немец, что только воскликнула: "Миленький ты мой!", потом плюнула на свой платок и протерла мне все черное лицо. Вот что тут, казалось бы, такого? А я не могу об этом спокойно говорить!

Конечно, война оставила неизгладимый отпечаток на моей судьбе. Я ведь был на фронте разведчиком, а потому мне пришлось побывать в жутких переделках. Меня часто спрашивают: было ли мне страшно? И я неизменно отвечаю: на войне тебе постоянно трудно и страшно, но этот страх становится образом жизни. И несмотря ни на что и тогда люди умели и хотели смеяться. Всякие случаи бывали - и драматичные, и смешные. Они касались и боев, и армейского быта. Человек везде остается человеком. И реакции его на все остаются человеческими в любой ситуации. Многие фронтовые истории описаны в моих книгах. Для меня военные баталии завершились в 1944-м, когда я демобилизовался в связи с тяжелым ранением.

- И сразу обратно - в театральное училище?

- Ну не сразу. Я довольно долго лечился. Но прекрасно помню, как весной 44-го я, фронтовик-орденоносец, появился в училище в пробитой осколками шинели, с палкой. Разумеется, не из соображений экзотики, а из-за того, что мне просто нечего больше было надеть... Потом окончил училище и почти сразу поступил в труппу Вахтанговского театра.

- Вашей первой работой была...

- Бессловесная роль в спектакле "Мадемуазель Нитуш", который пользовался в те годы огромным успехом. Особой творческой нагрузки, сами понимаете, у меня в этой роли не было, но свой первый выход на сцену никогда не забуду. По ходу спектакля в определенных местах должны были звучать выстрелы. А выстрелы в театре тогда имитировались так: за кулисами стоял пиротехнический ящик со "снарядами", которые в нужный момент под воздействием тока взрывались. Мы с партнерами идем на сцену мимо этого ящика, и вдруг заряды начинают взрываться. И я, на радость своим товарищам, сразу... залег. Это произошло бессознательно, по фронтовой привычке. Но со стороны, наверное, выглядело очень уморительно. Коллеги потом долго надо мной подтрунивали: "Ты забыл, что не на фронте, а в театре. Тебя "убьют" другим способом!"

- Редчайший случай: вы стали преподавать в родной "Щуке", еще будучи студентом... Так переполняло желание поделиться опытом?

- Знаете, что на самом деле послужило причиной? Педагогика меня увлекла потому, что не нравилось, как артисты играют. (Смеется.) Честно! Я все видел по-другому. Мне искренне казалось, что, если я подскажу им, как это надо делать, все получится лучше. Тем не менее как преподаватель я выпустил только один курс. И потом, сколько мне ни предлагали взять студентов, я отказывался наотрез. Просто занимался со студентами, но не брал курса. Дело в том, что за эти четыре года я не сыграл ни одной роли!

- Вы выпустили один курс, но какой!

- Это-то и радует! Многие мои студенты стали знаменитыми, едва ли не все народные. Александр Збруев, Зиновий Высоковский, Вениамин Смехов, Александр Биненбойм, Иван Бортник, Ирина Бунина. Назову еще артиста Юрия Авшарова, он стал профессором нашего училища. Так что если Станиславский говорил, что ради одного талантливого ученика имеет смысл воспитывать курс, то мне посчастливилось перевыполнить эту норму.

- Владимир Абрамович, 16 лет вы были ректором "Щуки" и на протяжении десятилетий принимали там вступительные экзамены. Скажите, а вы в состоянии стопроцентно разглядеть талант, срабатывает какое-то шестое чувство: вот оно - будущее нашего театра или кино?

- Такого чувства ни у кого нет, и я за свои слова отвечаю. Обязательно должны быть интуиция, наитие, но стопроцентной гарантии никто вам не даст.

- Ошибались?

- Как и все. Очень часто и очень много. Но как я говорю иногда в шутку: "Я всегда готов поднять бокал "белого" за то "красное", что было выпито из меня студентами за столько лет моего преподавания в "Щуке".

- В этом году у вас еще один юбилей - 60 лет кинодебюту в картине "Адмирал Ушаков". Задам банальный, но нормальный для юбилея вопрос о любимых ролях.

- Вообще-то моих киноролей за столько лет едва ли наберется 30. Любимые? Каждая роль - это часть меня. Но это не значит, что люблю все. Это как женщины: их может быть много, но не все они любимые. Были удачные и не очень. Например, роль Карабаса-Барабаса в "Приключениях Буратино" мне не очень нравилась. От сопливой детворы проходу на улице не было, мамаши мной вместо Бабы-яги неслухов пугали - ну что тут хорошего? Да и роль инженера Брунса в "12 стульях" настоящей работой я не считаю. Тем не менее некоторые из них принесли мне кроме творческой радости и славу узнаваемости.

- Это очень скромно сказано. Известно, что после "Кавказской пленницы" и "Ивана Васильевича..." ваши роли разобрали на цитаты, а вас самого чуть не разорвали на сувениры....

- Со мной до сих пор иногда разговаривают моими фразами из этих комедий, ставшими крылатыми: "шляп сними", "садись пока", "горячий, савсэм бэлый" и так далее. Кстати, многие из этих фраз - моя импровизация. В сценарии этих реплик не было, они возникали стихийно на съемочной площадке, по ходу действия. Родные и просто знакомые предупреждали меня, что опасно делать акцент, - могут быть неприятности, уговаривали: "Будь осторожен, на рынок, где торгует много кавказцев, не ходи", мол, там и побить могут. Правда, когда я туда все же забрел, получилось с точностью до наоборот: меня чуть ли не на руках носили, наперебой угощали. То есть приняли как родного. Хотя, как я понял, азербайджанцы считали, что Саахов - это армянин, армяне считали, что он азербайджанец, грузины тоже принимали явно не за своего... И всем было приятно. Особенно мне. Фильм "Кавказская пленница" кроме известности подарил мне и дружбу Юрия Никулина, которой я очень дорожил и дорожу и которого считаю, что называется, актером от Бога.

- Как вам современное кино?

- Фильмы о войне смотрю с большим интересом, если это хорошая работа. Получил искреннее удовольствие от фильма "Штрафбат". Настоящая и очень честная картина. Она абсолютно соответствует тому, что я видел на войне сам. Сейчас смотришь сериалы - все вранье. Актер говорит, а я ему не верю. Сплошная беготня, суета, которыми хотят подменить мысль, действие. Все так торопливо. Но невероятно пафосно, эдак с многозначительно поднятой бровью...

- Когда читаешь ваши книги, там есть над чем посмеяться, погрустить, над чем поразмышлять и чему удивиться. Есть истории, не вошедшие ни в одну из книг?

- Замечательная история случилась с Папановым в Америке. Он вышел из гостиницы погулять и увидел, что продают пирожки. "Сколько стоит?" - "90 центов". "О-о! 90 центов?! А у нас такой пирожок стоит 10 копеек. И еще к нему бесплатное лечение"... Это факт. Я не сочиняю.

- А с вами приключалось нечто экстраординарное?

- Вы не поверите! Однажды я выступил в роли "террориста". Более того, я был первым, кто принудительно посадил большой самолет в Москве.

- Расскажите.

- Начало 70-х. Часть фильма "Миссия в Кабуле", куда меня пригласил режиссер Леонид Квинихидзе, снимали в Афганистане и Индии. В Театре Вахтангова в то время шел спектакль "Мещанин во дворянстве", где я играл главную роль. Играл без дублера, поэтому не явиться на него нельзя - меня отпускали от спектакля до спектакля. И вот Индия... Там были сняты основные сцены с моим участием. Пора возвращаться, но билетов на наш аэрофлотовский рейс на нужное число нет. А для того, чтобы полететь иностранным рейсом, нужно разрешение нашего посла Бенедиктова. Получаю разрешение, приезжаю в делийский аэропорт. Но оказывается, что все места закупили бомбейские промышленники. Что делать? Остается лететь следующим нашим рейсом. А это значит на сутки позже. И в результате я, скоротав бессонную ночь в самолете, в Москве буду в 8 утра, а в 10 должен быть уже в гриме, иначе спектакль срывается. Вариант один: взять багаж с собой, чтобы по прилете в Москву не терять ни секунды. Короче, сажусь в этот самолет, разъясняю ситуацию командиру корабля. Он выслушал меня и вдруг говорит: "Чемодан-то мы возьмем, да только в Москве самолет не сядет. Мы летим в Киев!" - "Как в Киев?!!" Я, весь заведенный, - и так и этак. "Все понимаю, но самолет в Москве не садится". Раздосадованный, я сел на свое место и заснул. Просыпаюсь - мы уже над Воронежем. Открываю чемодан, а там у меня лежал палаш, декоративный, купил в Индии в качестве сувенира. И так, дурака валяя, иду к пилотам в кабину. А тогда только начались эти угоны самолетов, и они были настороже. Я поднял палаш над головой, как кавалерист перед атакой, вхожу в кабину и громко говорю: "Принуждаю сесть в Москве!" Они сначала оторопели, а потом, оценив мой юмор, стали соображать. Пилот говорит радисту: "Слушай, Вась, запроси-ка Москву, может, она все-таки нас примет". И случилось почти невероятное - Москва приняла.

- В вашей жизни много было любви?

- Было, было. Кто-то, наверное, сказал бы: много. Как и всякий мужчина, я встречал на своем пути женщин, которых любил и которые любили меня. И я благодарен им за это. По прошествии стольких лет твердо могу сказать одно: в моей жизни была любовь. Всегда.

- Десять лет назад вы снова женились - на женщине на 42 года младше. Как решились на такой смелый поступок?

- Это произошло естественно. Ни одной из своих жен я не предлагал: "Хочешь за меня замуж?", вообще таких слов не говорил! Мы сходились, а потом становилось понятно, стоит ли продолжать отношения, как-то их зафиксировав... Елена была моей поклонницей, очень долго приходила ко мне на спектакли. И когда случилась трагедия, умерла моя жена Нина, Лена была рядом со мной, поддержала меня в трудный час. Она замечательный человек, умница. Мое счастье. Без нее я не мог бы сейчас существовать. Я совершенно не приспособлен к холостой жизни.

- Ваши роли знают все от мала до велика, вас любят несколько поколений зрителей. И тем не менее вы всегда говорите, что как актер - голодный, мол, не сыграли всего того, чего хотели и могли...

- Так оно и есть! Я своего не доиграл, и этот "голод" испытывал всегда. Всю жизнь. Правда, в большей степени это касается кино, несмотря на популярность моих персонажей. Всему виной моя внешность: героем с ней не побудешь, героем-любовником - тем более. Только в сказках и комедиях оставалась отдушина. Поэтому так и остался актером, голодным до новых ролей. Когда меня спрашивают: "А сейчас кого хотите сыграть?", я отвечаю: "Да кого дадут - того и хочу сыграть". У меня уж возраст не тот, чтобы мечтать о чем-то. Пусть молодежь грезит Гамлетами, Офелиями, Ромео и Джульеттами... А старики играют то, что дают, - и тому рады.

- Вам-то, Владимир Абрамович, в этом плане можно позавидовать. Специально для вас поставили "Дядюшкин сон" в Театре Вахтангова!

- Да, это был подарок труппы к моему 80-летию. Вот так вот взяли и подарили мне роль старого дядюшки... Но когда я говорю, что не мечтаю, - не верьте! Все равно я мечтаю, конечно, мечтаю о новых ролях. Без этого как жить? Невозможно. Я комедию очень люблю. Особенно, знаете ли, многослойную, когда над шуткой надо подумать...

Андрей Колобаев,

фото - PHOTOXPRESS