По данным экспертов, ПТСР остаётся одной из самых острых проблем психического здоровья в 2020–2027 годах. В России эта тема особенно актуальна для участников боевых действий, ветеранов, а также людей, переживших насилие, катастрофы или тяжелые потери.
Посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) – это тяжелое состояние, которое может возникнуть после пережитого шока, насилия, потери или других психотравмирующих событий. Оно проявляется в навязчивых воспоминаниях, тревоге, эмоциональном онемении и других симптомах, значительно снижающих качество жизни. Однако ПТСР – не приговор: современная психотерапия предлагает эффективные методы работы с травмой, помогая человеку восстановить чувство безопасности и целостности.
Гештальт-терапевт Татьяна Саморукова-Затучная в своей практике уделяет особое внимание работе с травмой, сочетая классические подходы с авторскими методами. В этой статье мы разберем, как гештальт-терапия помогает справляться с последствиями ПТСР, какие техники используются и почему важно не только проработать травматический опыт, но и восстановить контакт с собой и окружающим миром.
Если вы или ваши близкие столкнулись с посттравматическим расстройством, эта статья поможет лучше понять механизмы ПТСР и возможные пути исцеления.
Гештальт-терапия рассматривает ПТСР не как набор симптомов, а как «незавершённый гештальт» – застывший процесс переживания травмы. Как это проявляется в клинической практике? Можете привести пример, когда телесные или эмоциональные реакции пациента (например, флешбеки или онемение) были связаны с «оборванным» процессом осознавания?
— В моей работе я часто сталкиваюсь с тем, что человек, переживший травму, сам не называет себя «травматиком» — он просто живет в полузабытьи, где определенные переживания не были завершены. Например, один мой клиент — офицер, вернувшийся из зоны боевых действий по контракту в армии. Когда мы начали работать, он не мог понять, почему каждое утро просыпается в холодном поту: в какой‑то момент выстрелы и крики из прошлого захлестывали его снова, и он буквально «замирал» в панике, не в силах сосредоточиться на настоящем.
Работа гештальт‑практика здесь состояла в том, чтобы через телесные упражнения и авторегуляцию помочь ему «дозавершить» тот фрагмент, который оставался открытым: мы вместе вспоминали сцену, фиксировали, где в теле возникает напряжение (например, скованность в шее или чувство «каменности» в груди), и через ресурсные жесты и «плетение» диалога с травмирующей частью опыта — в формате фокус‑практики на «здесь‑сейчас» — давали возможность прожить событие до конца. Постепенно флешбеки сменились осознаваемыми вспоминаниями, подкрепленными опорой на собственные чувства и потребности в безопасности.
Классические методы вроде КПТ часто фокусируются на когнитивной переработке травмы, а гештальт делает акцент на настоящем моменте. Как вы помогаете клиенту с ПТСР безопасно контактировать с подавленными чувствами (гнев, страх, вина) без ретравматизации? Какие техники (например, «пустой стул» или работа с дыханием) здесь наиболее эффективны?
— Главная задача — не «выплеснуть» эмоцию, а дать ей место в теле и сознании, не провоцируя повторного шока. Я начинаю с дыхательных практик: exe клиента замечать, где в теле старый «узел» — часто это область диафрагмы или плечевого пояса — и мягко «приглашать» в нее вдох, а на выдох отпускать напряжение.
Техника «пустого стула» здесь помогает так: мы ставим воображаемый стул напротив и прописываем несколько реплик от «голоса» травмы — будь то чувство вины или злость. Клиент «садится» на стул травмы, «отвечает» от ее лица, а затем переходит на свой «основной» стул, чтобы проговорить, что он чувствует сейчас, в безопасности кабинета. Именно смена ролей в одном и том же «здесь‑сейчас» дает возможность дозавершить оборванный гештальт и избежать интенсивных ретравматизирующих переживаний.
Гештальт-терапия учит замечать «прерывание контакта» с собой. Какие навыки самонаблюдения вы развиваете у клиентов, чтобы они могли распознавать ранние признаки ретравматизации?
— Первое, что я внедряю в программу — это навыки телесного сканирования: клиент учится проводить «тревожный компас» по собственному телу, обращая внимание на мельчайшие изменения в мышечном тонусе, пульсации или «заболевшие» зоны, которые сигналят о том, что внутренний гештальт начинает раскрываться преждевременно.
Также мы формируем привычку коротких «остановок», когда в течение дня — на прогулке, в транспорте или даже в очереди — человек делает паузу, задает себе три вопроса: «Что я сейчас чувствую? Где это у меня в теле? Что мне нужно для опоры?» Эти микро‑рефлексии помогают заметить, что контакт с собой прерывается еще до того, как возникнет паническая атака или эмоциональный срыв.
В каких случаях ПТСР (например, при сложной детской травме или коморбидности с психозом) гештальт-терапию стоит дополнять другими подходами? Как вы определяете, что клиенту нужна медикаментозная поддержка?
— Гештальт — удивительно мощный метод, но при комплексных травмах детства или при наложении симптомов психоза мы всегда работаем в мультидисциплинарной команде. Если у клиента есть выраженные диссоциации, суицидальные мысли или тяжелая коморбидная симптоматика — это показание для консультации психиатра и, возможно, назначения медикаментов для стабилизации.
Я обращаюсь к коллеге‑психиатру, когда вижу, что ресурсы тела и сознания клиента «разорваны» слишком сильно: например, он не способен удерживать контакт с реальностью или испытывает галлюцинации. Медикаментозная поддержка в таких случаях создает базу безопасности, на которой гештальт‑практика может надежно строить завершение «незавершенных» процессов.
Таким образом, гештальт в чистом виде эффективен при клинически «чистых» ПТСР‑ситуациях, но при осложненной истории и психопатологии мы неизменно комбинируем техники гештальта с другими подходами и при необходимости медикаментами — всегда в интересах клиента и его жизненной целостности.
