Предстоящий снос хрущевских пятиэтажек преподносится как очевидное благо для москвичей.
Московские власти обещают, что никто не будет обижен. Но забывают о сотнях тысяч жителей столицы, которые десятилетиями обитают в тесных коммуналках без малейшей надежды переехать в отдельную квартиру.
ЗАБЫТЫЕ КОММУНАЛКИ
На федеральном уровне этой проблемы, похоже, не существует. Об этом говорит хотя бы тот факт, что последнее исследование на государственном уровне проводилось в 1999 году. Тогда Госкомстат насчитал 746 тыс. коммунальных квартир. По словам депутата Госдумы Галины Хованской, «строительство социального жилья для очередников по всей стране практически остановлено».
Отдельной программы о расселении московских коммуналок нет. Хотя такие попытки предпринимались, но каждый раз они заканчивались ничем.
Предполагалось, что коммуналки по оптимистичному сценарию исчезнут к концу 2016 года, по реалистичному - к 2020-му. В 2011 году в Москве было расселено 3 тыс. коммуналок, при этом появилось 4 тысячи новых - из-за продажи долей в квартирах.
Любой участковый знает, что коммуналка - зона особого риска. На них приходится 11% всех убийств на бытовой почве, притом, что коммунальный сектор составляет считанные проценты от всего жилья.
На днях в столице был вынесен приговор (почти 20 лет заключения) бывшему полицейскому, который в 2015 году убил и растворил в кислоте соседей по коммуналке - мужа, жену и семилетнего ребенка. Ссора произошла из-за электросчетчика.
Корреспондент «Мира Новостей» отправился в типичную московскую коммуналку...
ЗДЕСЬ БЫЛ РАЙ
Три километра от Кремля, тихий Тетеринский переулок. Он был застроен зданиями второй половины XIX в., владельцами которых были небогатые купцы и мещане, а также большими доходными домами, которые появились уже в начале XX века.
Сейчас жалкие ошметки исторической застройки зажаты новоделом. Место частных домов, которые ютились здесь еще лет 15 назад, заняли элитные жилые комплексы со слащавым названием «Шоколад» или вычурным «Аквамарин».
Обычно риелторы пишут, что они гармонично соседствуют с дореволюционной застройкой. Верится с трудом.
А мы идем в одну из классических коммуналок.
Длинный коридор, паркет с наслоением линолеума. В ванной зеленая советская плитка. Деревянные рассохшиеся рамы окон на кухне, переплетение проводов, подранные котом обои. Иной мир, пережиток советской жилищной политики, которая продолжает существовать, несмотря ни на что.
В коммуналке пять комнат, четыре семьи, раздельный санузел, кухня. Нас встречают: Александра, мать двухлетнего Микаэля, - парикмахер, ее мать Валерия Сергеевна работает упаковщицей. Все они потомственные коммунальщики. Микаэль - это уже четвертое поколение.
- Бабушка жила здесь, мама и я родились здесь, вот и Микаэль, получается, коренной житель коммунальной квартиры, - рассказывает Александра.
- Я здесь с самого рождения, уже 51 год живу, - дополняет дочку Валерия Сергеевна. - Моя мать рассказывала, когда въезжала сюда - рай был. А теперь...
На потолке разводы - следы недавнего потопа. В глаза бросается наслоение разных эпох: кабели интернета, проводка под стиральные машины и старая скрученная электропроводка еще в тряпичной изоляции. Электрик-археолог, не сходя с места, написал бы диссертацию или спился.
Рассматриваю расклеенные справки, удостоверяющие в том, что гражданка такая-то психически здорова. Количество справок наводит на мысль, что, скорее всего, это не так.
- Здесь у нас особенные соседи, - политкорректно говорит Александра. - Намучились с ними, пока все-таки жена соседа не съехала в психиатрическую лечебницу. И вот уже три года у нас тишь да благодать.
- Они не от хорошей жизни у нас оказались, - добавляет Валерия Сергеевна. - И, возможно, если бы жили по-человечески, то не сошла бы она с ума...
КОММУНАЛЬНАЯ ЛОВУШКА
Коммунальная квартира - это ловушка. Там, где было мало собственников, уже давно съехали в другие районы Москвы, в новое отдельное жилье. В подъезде осталось две коммуналки - остальные уже давно выкупили. В соседней коммуналке жили семья с тремя детьми и престарелый дедушка. Их расселили. Им дали трешку, а дедушке хорошую однушку.
- Продать коммуналку - проблема, - говорит Валерия Сергеевна. - Расселять невыгодно. Мы неинтересны и застройщикам - снести дом, построенный в 1913 году, нельзя. Это вам не пятиэтажки с хрущевками.
Два года люди ходят как в музей, смотрят и не покупают. Даже если покупателя устраивает цена, то вместе с ремонтом, который здесь надо сделать, получается слишком дорого.
- А у нас четыре семьи, - продолжает Валерия Сергеевна. - Нам надо три однушки и одну двушку. Получается гораздо дороже, чем стоит эта квартира. Расселиться практически невозможно. Мы пробовали разные варианты, куда только не обращались. Если бы это было в наших силах, то давно бы уже отсюда съехали. Мама в восьмидесятых хотела купить кооперативную квартиру, благо деньги позволяли, но нас не ставили на очередь - на двоих у нас было 19, а не 12 квадратных метров.
Микаэль играет с котом по кличке Васька. Толстый, рыжий и осторожный. Ему хорошо. У него, по сути, одна проблема - в двери с трудом проходит.
Длинный коридор - есть где ребенку на велосипеде развернуться.
- Гулять с детьми здесь негде, да и детей во дворах нет, потому что дворами назвать это сложно, - объясняет Александра. - Центр Москвы совершенно не приспособлен для нормальной жизни. Купить продукты тоже практически негде. Хочу поскорее съехать куда-нибудь в живой район.
Из комнаты Александры красноречивый вид на элитный жилой комплекс «Шоколад». Он огорожен высоким забором и дуреющими от скуки охранниками. Вечером там изредка зажигаются окна.
Заходим в комнату. Она выполняет все функции - спальня, столовая, кладовка, прачечная и далее по списку.
- Едим, спим, играем, живем, - пожимает плечами Александра.
Интересуюсь у Александры, откуда у Микаэля такое необычное имя. Оказывается, его отец из Бразилии. Понимаю, что про коммунальную квартиру не то что книгу писать, но и сериал можно снимать.
- А тебе здесь нравится, Мик?
Микаэль в ответ радостно показывает деревянный экскаватор и объясняет на своем детском языке, что он думает по этому поводу.
- Конечно, нравится, - переводит Микаэля бабушка. - На самокате по коридору катается, людей много, его здесь все любят, балуют. И потом, у него, что, выбор есть?
ШМЯК И БРЯК
Жизнь идет здесь круглосуточно. Кто празднует, кто грустит, кто танцует, кто слушает музыку, кто-то жаворонок, кто-то сова.
- Один сосед в пять утра проснулся, другой только лег, пошел готовить или запустил стиралку, - продолжает монолог бабушка. - Постоянно шмяк-бряк. Я-то живу здесь с рождения и привыкла не обращать на это внимания.
Разглядываю паркет. Ему уже 60 лет, а он не рассохся и не скрипит. Умели же делать! На нем покоится кусок линолеума. Сосед в девяностых приволок, облагородил свою дверь и заодно благоустроил коридор. Линолеум - это тогда было круто, а сейчас смотрится, честно говоря, убого. Но это никого не волнует.
- У себя в комнате порядок, а места общего пользования - ничейная земля, где никому ничего не надо. В советские времена был график дежурств, а с приходом новых времен эта традиция быстро умерла. Но живем, радуемся жизни.
И снова задумчиво повторяет: «Привыкли». И неожиданно Валерия Сергеевна цитирует Пушкина: «Привычка свыше нам дана, замена счастию она».
Вячеслав Степовой.
Фото М. Гулкина,
PHOTOXPRESS
