Недавно отметил 80–летний юбилей замечательный артист Валентин Смирнитский.
Знаменитый Портос, заслуживший любовь миллионов зрителей. Он и в жизни настоящей мушкетер, умеющий ценить дружбу, верящий в настоящую любовь. Может, поэтому так горьки его слова о жизни российских пенсионеров… Но обо всем по порядку.
Валентин Георгиевич — человек очень обязательный и пунктуальный, поэтому на нашу встречу я пришла на десять минут раньше, чтобы не огорчать любимого артиста.
— Валентин Георгиевич, в одном из ваших интервью я прочитала, что вы очень педантичный человек. Кто вас наградил такой чертой?
— Бабушка, Валентина Альбертовна. Она наполовину немка. Я очень хорошо ее помню. Бабушка была глубоко верующей и даже окрестила меня еще младенцем, хотя в то время это не было принято. И просто фанатично пунктуальной, так что эта моя черта наследственная. Она постоянно водила меня на службы, хотя жила не с нами, специально приезжала. Конечно, что–то осталось от этого в душе.
А ее муж, мой дедушка, был белым офицером. Правда, потом перешел в Красную армию. Но она с ним развелась, я его почти не знал. Вот с маминым дедушкой, Сергеем Николаевичем, мы жили вместе. Интеллигентнейший человек, близко дружил с Александром Николаевичем Вертинским. Очень часто ходил на его концерты, ему даже специально ставили стул. Они меня с бабушкой по маминой линии, Александрой Федоровной, воспитывали. У деда была хорошая дворянская родословная, его отец был генеральным военным прокурором города Тифлиса, имел золотой орден бухарского эмира. Несмотря на такую родословную, дед, слава Богу, репрессий избежал. Бабушка, когда с ним ругалась, так тихонечко, чтобы никто не слышал, называла его контрой. (Смеется.)
Мой отец был кинематографист, главный редактор ЦСДФ. Конечно, я часто бывал у него на работе, это же так интересно для паренька. Совсем другой мир. У меня было там много знакомых.
— Может, именно это сыграло решающую роль в том, что вы выбрали профессию актера?
— Не совсем, скорее, школьный драмкружок и то обстоятельство, что Щукинское училище находилось буквально через двор. Мы же жили на Арбате. Я попал с первого раза, да еще на курс Веры Константиновны Львовой и ее мужа Леонида Моисеевича Шихматова. Вы даже не можете себе предствить, скольких звезд они выпустили: Юрий Любимов, Александр Ширвиндт, Леонид Филатов, Михаил Ульянов, Михаил Державин, Людмила Целиковская, Людмила Чурсина, Ролан Быков, Нина Дорошина. И я далеко не всех перечислил. А на нашем курсе учились Александр Калягин, Света Савелова, Эрик Арзуманян.
— Теперь у вас у самого огромный актерский багаж. Не хотелось взять курс в ГИТИСе или во ВГИКе?
— Мне предлагали много раз, я всегда отказывался, потому что это очень большая ответственность, которую я не рискую на себя брать. Многие мои коллеги относились к этому более легкомысленно, пробовали вести какие–то курсы, потом срывались с этого дела. Я считаю, что это безнравственно, потому что ты как бы берешь в свои руки судьбы людей, набираешь курс, и за них, за всех своих учеников, отвечаешь. А что касается театрального вуза, так это особенно трудно. Специфика этого обучения, амбиции, ну и так далее. Надо быть очень тактичным. Я–то знаю изнутри, что это такое.
Кроме всего прочего, к этому делу нужно еще иметь призвание, которое я в себе не чувствую. Однако на съемочной площадке или в театре пытаюсь как–то помочь молодым актерам, режиссерам. Стараюсь делать это тактично.
— Но ведь своим опытом можно поделиться и в книге. Никогда не возникало желания взяться за перо?
— Нет. У меня нет к этому таланта. Человек должен заниматься тем, что он умеет делать на отлично. Потом, когда я захожу в книжный магазин, то вижу, что практически никто не берет мемуары — информационное поле в другом месте. Хотя, конечно, есть очень интересные книги, например, у Льва Дурова. Он был потрясающим рассказчиком, недаром про него Гафт написал эпиграмму:
Артист, рассказчик, режиссер,
Как в нем талант
неровно дышит.
Он стал писать
с недавних пор —
Наврет, поверит
и напишет.
Он действительно всегда немножко привирал, но делал это виртуозно и сам верил в это. Грандиозный расказчик.
— Вы и в Театре на Малой Бронной вместе с ним много играли, и в кино снимались, например, в «Трех мушкетерах», где Дуров играл де Тревиля. Картине, кстати, в прошлом году исполнилось 45 лет! Жаль, конечно, что многих актеров уже нет в живых, но зато они живы в книге Дурова.
— Да, и фильм получился на славу, и книга Льва Константиновича отличная. Мы ведь тогда жили этими съемками. Этакий кураж, переходящий из жизни на съемочную плошадку. Когда еще вокруг тебя будет столько восторженных поклонниц, которые буквально не давали нам прохода! Они на автобусе ездили за нашей съемочной группой, и стоило нам остановиться, как тут же устраивали импровизированный пикник.
— Вам во время съемок не мешали ваши толщинки и накладной живот, ведь вы были тогда совсем не полным молодым человеком?
— Конечно, порой мешали, ведь я действительно не был таким толстым в жизни. Но надо было соответствовать образу Дюма. Вот и пришлось смириться со всеми этими поролоновыми прокладками, накладками, которые были вшиты в костюм. У меня даже сапоги были на специальной высокой платформе. Тем не менее, случалось, что прямо в костюмах мы ходили по городу, могли зайти в магазин за горячительным. Мы же все были молодые, отчаянные, что называется —
море по колено!
— Наверное, и без травм не обходилось?
— Увы, я, например, несколько раз падал с лошади, причем довольно неудачно. Все потому, что съемки проходили не в одном городе — а это значит, что были разные конноспортивные базы, часто меняли лошадей. У меня просто не было времени привыкнуть к какому–то одному животному. Конечно, не могу сказать, что я стал заправским наездником, но держаться в седле научился очень неплохо.
А Миша Боярский на съемках даже сломал кисть руки, потом по неосторожности выбил зуб. Было и такое, что во время боя на шпагах ему проткнули небо. Но молодость списывала все, и наши травмы не казались такими уж страшными. Да и расслаблялись мы после съемок совсем неплохо. (Смеется.)
— А сейчас после трудного спектакля как расслабляетесь?
— Сейчас в бассейн хожу, люблю плавать. Мне нравится почитать, просто погулять. Вообще стараюсь как можно больше ходить. Если на машине, то только за покупками или за город. А так на метро — в любой конец Москвы. И удобно, и быстро.
— Есть несыгранные роли, о которых мечтали?
— Много. Кто–то сказал, что актер — это кладбище несыгранных ролей. Ну, сейчас что уж об этом говорить… Искусство — дело молодых и энергичных. Особенно если говорить о кино, там есть определенный возрастной ценз. Увы, для 80–летних старичков найти роль — это надо постараться.
— А как же «Соло для часов с боем»?
— Это лебединая песня мхатовских мастеров. Так ведь такую пьесу надо было еще найти. А сколько эти великие сидели без работы?..
Да, у меня есть роли, которые мне хотелось бы сыграть, но надо для начала найти режиссера, убедить продюссера, преодолеть массу других обстоятельств. Это все не очень просто, требует затраты больших сил и времени.
— Однако вы — творческий человек, и вам хочется играть.
— Ну, это само собой. Конечно, это не вахтером сидеть и не яму копать. Да, это та профессия, которая доставляет тебе душевный и моральный комфорт, удовлетворение, катарсис. Однако мы за это дорого платим — и нервами, и здоровьем. Тем не менее, съемочная площадка, сцена — это моя жизнь.
— Как вы считаете, российский кинематограф сейчас по уровню мастерства приближается к советскому?
— Прогресс, конечно, есть, особенно в технической части — компьютерные технологии позволяют делать то, о чем в советские времена и подумать было невозможно. Но к «золотому фонду» нашего кинематографа, на мой взгляд, пока еще не приблизились.
Я не склонен идеализировать советские времена — были в них и унизительные вещи: дефицит, сложности с поездками по миру и так далее. Но были, безусловно, и замечательные явления — расцвет театра и кинематографа, такой советский ренессанс. Конечно, фильмы и на полку клали, но талантливых режиссеров, сценаристов, актеров, да людей любых творческих профессий, выросло немало.
— Сейчас есть те, кто считает время СССР чуть ли не идеальным. Есть у вас ностальгия по тем временам?
— Ностальгия по молодости есть. Советское время было непростым и неоднозначным. Существовало и плохое, и хорошее. О чем–то я сожалею. Но нет полного принятия или резкого неприятия. Я человек не радикальный, любой радикализм мне чужд.
— А после того, как вы дважды сыграли Брежнева — в датском фильме «Стооднолетний старик, который не заплатил и исчез», и в российском фильме «Петля Нестерова» — отношение не изменилось?
— Изменилось, но не к СССР, а к Леониду Ильичу. У нас его сейчас больше воспринимают как персонажа комического, героя анекдотов, человека с кустистыми бровями и плохой дикцией. А он был не такой. Сложный, умный и сильный. Стать во главе страны, устроить, по сути, заговор и переворот —
другому было бы не по силам.
Я не ожидал, что мне предложат такую роль в фильме «Петля Нестерова», но согласился — было интересно перевоплотиться в того, чье правление я прекрасно помнил. Прочел много исторических, документальных материалов о нем, чтобы сыграть не карикатуру, а именно человека. Видимо, получилось.
— О чем сейчас мечтаете, когда за плечами такая творческая биография?
— Хотелось бы как можно дольше оставаться дееспособным, быть здоровым. Хотя чувствую себя хорошо для своего возраста. И есть большое желание как можно дольше сохранять такое состояние. Это грустно — быть дряхлым больным, стать кому–то обузой. К сожалению, я очень часто наблюдал подобное и с моими одногодками. Это ужасно. Начинаешь об этом задумываться, и дрожь берет…
— Переход на пенсию не был для вас чем–то страшным?
— Нет, я в 60 лет ничего этакого не почувствовал. Никакого переходного возраста не было. Все шло своим чередом. Это сейчас начинаешь задумываться, когда, как мы говорим, рядом начинают взрываться снаряды. Бьют по нашему квадрату! Осознаешь —
уходят твои товарищи, ровесники. Это не то что настораживает, но и оптимизма не придает.
Я, если честно, неожиданно сам для себя очень насторожился, когда меня коллеги стали называть по имени отчеству, тем более что я достаточно простой человек в общении. И вдруг, что ж это такое —
«Валентин Георгиевич», как же так?! И понял: о, все! А ведь никогда всерьез и не задумывался об этом.
— К сожалению, пенсионерам в нашей стране приходится во многом себе отказывать…
— Меня хотели позвать на передачу по поводу пенсионной реформы. Но сначала спросили, что я буду говорить. И я так разнес эту реформу, что они от меня отказались, рассудив, что им такой собеседник не нужен. Я им прямо по телефону все монологом и выдал.
— Может, и сейчас монологом выдадите?
— Конечно. Я много объездил разных стран и видел, как живут пенсионеры. Есть с чем сравнивать. И вижу нашу нищету. Даже на моем маленьком примере: я столько лет проработал, имею звание народного артиста, но если бы я не зарабатывал себе на хлеб с маслом, не знаю, что бы делал с одной этой пенсией. Поэтому до сих пор и работаю, что должен и себя, и семью поддерживать. Да, мне доплачивают и как народному артисту и т.д., а столько простых тружеников, проработавших всю жизнь, которым никто ничего не доплачивает?
Я видел пенсионеров в Америке. Мы приехали на гастроли, и нас попросили выступить в доме престарелых. Это был тот ужасный, грустный год, когда у меня погиб сын. Мне сообщили в день похорон, я все равно не смог бы прилететь из Чикаго…
Ну, мы же знаем по России, что такое дом престарелых, поэтому кому туда хотелось ехать? Но отказать неудобно. А приехали прямо, можно сказать, в санаторий совета министров —
колоссальный красивейший парк, бассейн, ходят веселые старики со старушками. Обслуживающий персонал пылинки с них сдувает. Их забавляют, возят на экскурсии. Курорт! Многие из них сознательно, выходя на пенсию, уходят из семьи. Для них обременительно жить с детьми, с внуками. Они отдают в дом престарелых свою пенсию и живут на полном обеспечении.
В Испании, где у нас домик на побережье, очень много пенсионеров неиспанцев. Там живут пожилые норвежцы, ирландцы, англичане, французы, бельгийцы. В Норвегии, например, была такая государственная программа: они специально скупали недвижимость на юге Испании, там десять месяцев из двенадцати — солнце, дожди очень редки, только в зимнее время. Норвежцам–пенсионерам государство покупало там дома, чтобы они хоть на старости лет погрелись на солнышке. Это делает, еще раз повторю, высшая государственная власть — просто потому, что в Норвегии суровый климат. Почему бы нашему правительству не поступить так же? Мне очень обидно за наших
людей…
— Думаю, вас понимают и поддерживают многие наши соотечественники. Давайте надеяться на лучшее. А что бы вы пожелали самому себе?
— Здоровья, новых хороших ролей и обыкновенного человеческого счастья. Это совсем не мало…
Беседу вела
Александра Соловьева
Источник: газета «Мир пенсионера».
