Легендарному Роману Виктюку исполнилось 80 лет. Кто-то скажет, что главные его победы позади и феноменальный успех «Служанок» образца конца 1980-х уже не повторить.
В ответ знаменитый театральный провокатор лишь усмехается. И готовит новую звонкую пощечину общественному вкусу.
- Роман Григорьевич, вас привыкли называть главным бунтарем театральной сцены. Но бунт - это ведь понятие возрастное, и со временем все бунтари успокаиваются.
- Это если бунтари - революционеры. Да и не то чтобы они успокаиваются на достигнутом и пожинают лавры. Просто та система, ради которой они тратили здоровье, нервы и ум, тут же их с радостью пожирает.
- Не ваша история?
- Нет, к счастью. Потому что я не бунтарь и не революционер. Никаких сознательных агрессивных действий с отрицательной энергией я не совершал. Театр - это ведь игра прежде всего. Игра веселая, радостная, которая вызывает только положительные эмоции у тех, кто в этой игре участвует. А при всеобщем флере любви никакой отрицательной энергии и в помине быть не может.
- Что же вы так легко отказываетесь от гордого звания бунтаря? Бунт в искусстве - это же замечательно, он и двигает искусство вперед.
- Ну можно же нарушать устои и мирным путем, зачем же делать революционно, можно эволюционно. Ну да, совершенно спокойно американцы в «Нью-Йорк таймс» написали, что я сделал перемены, как Ленин в 1917 году. Но заметьте, «перемены», никаких революций они мне не приписывают. И я понимаю, конечно, какую перемену в первую очередь американцы имеют в виду.
После переворота 1917 года Мейерхольд и Таиров кричали, что смысл театра в самом театре. Это было уничтожено, идеологические социальные мотивы имели главенствующую роль во всяком нашем искусстве. И вот возврат театра к театру - это было то, чем я занимался...
Так что никакой Америки я не открыл, я лишь последователь Таирова, великого человека. Кстати, Алиса Коонен - первая актриса Камерного театра и его супруга - была председателем экзаменационной комиссии у меня в ГИТИСе. И на обсуждении она сказала, что не имеет права никого судить, но есть один человек, которому нужно поставить самую высокую оценку, - это Виктюк. Все, после этого она встала и ушла.
- Но сейчас несколько другая ситуация, можно говорить о том, что вас попросту не замечают. Не секрет же, что ваши спектакли не номинируют на премии.
- Это то, что я ненавижу! Потому что, когда номинируют те люди, которые в «шеренге», это значит, что надо моментально втискиваться в эту шеренгу победную и с ними маршировать... Да и потом, что значит не замечают? Это не замечают, а сознательно не замечают. Большая разница.
- Вам разве не хочется, чтобы все любили?
- Нет. Когда все любят, это уже называется «смерть».
- И то верно: у нас «великий» говорят, только когда человека уже нет.
- Абсолютно. Так же как моментальная гибель была при советской власти, когда мои друзья-режиссеры говорили: в год надо ставить четыре спектакля, значит, три для них, один для себя. А потом оказывалось, что все четыре - для них. А я не поставил ни одного для них. И у меня не было партбилета, мне не пришлось его сжигать в телеэфире и кричать, что я антисоветчик или кто-то другой. Просто я такой, какой есть. И далеко не червонец, чтобы всем нравиться.
- Однако актрисы, которые играли и играют у вас, поголовно признаются вам в любви.
- Почему нет? И я признаюсь им в любви, а как может быть по-другому? Я же сказал: главное в игре - флер: колпак, вершина, небо. Только любовь - все!
- Но на репетициях, как гласит легенда, вы их чуть ли не по матушке кроете. А актрисы, тем более народные, существа изнеженные.
- Не только изнеженные - они все индивидуалистки, эгоистки и любят только себя, некоторые лишь любят искусство в себе, как говорил Станиславский. Но это не имеет значения. Я с ними разговариваю на равных. И они понимают, что это во благо, а не наоборот. Я же этих актрис не уничтожаю, я только вызываю в них адреналин, чтобы они взлетали. Я же кричу, что они мои небесные невесты, а с невестами можно вести себя - до брака! - как угодно.
- Да та же Талызина говорит: разбуди ее среди ночи - побежит к вам.
- Конечно. И не только она.
- Какие же они предатели! Все равно мы вместе. Просто есть разные периоды, разные дистанции. Вот уже на ту дистанцию, на которую бегут участники «Ромео и Джульетты», эти уже бежать не могут. Пришли на спектакль Гафт, Филиппенко, посмотрели и закричали: «Боже, мы им завидуем!» Все!
- У вас был спектакль «Сон Гафта, рассказанный Виктюком» где во сне к Гафту пришел Сталин и сам Гафт его играет...
- Да нет, Гафт никакого Сталина не играет, это была бы величайшая глупость. Все же, представляя Сталина, играют или сатиру, или гротеск, или куклу, или дьявола, или издеваются. А он не то, не то и не то. Он - невероятная тайна. И в чем эта тайна? Почему его отправили на Землю сюда?.. Ведь недавно, когда выбирали лучшего человека России, вы прекрасно знаете, что на первом месте долгое время был Сталин. Долгое время...
- Сталин для вас, Роман Григорьевич, ведь не чужой человек, вы практически в его квартире живете.
- Но это не значит, что он вошел в мою душу. Да и он здесь не был никогда - здесь жили сын его, Василий, внук. Они не имеют такого энергетически сильного поля отрицательного, которое было, по-видимому, в том человеке. Вот он был магический, колдовской, это действительно так. Это был не просто человек, а какой-то механизм, который был запущен на Землю с определенной целью. Но я думаю, что там, наверху, ошиблись. Потому что здесь он очень пришелся по душе. И все равно та часть Земли, которая должна отрицать явление дьявола, все равно не замечает, приукрашает и делает вид, что это Христос. Блок ведь тоже написал: «В белом венчике из роз - впереди - Иисус Христос...» А квартира? Да ну что вы - это спокойная, тихая, замечательная квартира.
- Но бог сыграл шутку с вами, не правда ли?
- Ну, может, это не шутка, а в этом есть некая преднамеренность. Потому что другой бы возгордился, а я совершенно спокоен. Выйдя на один балкон, вижу Думу, выйдя на другой балкон, вижу Кремль...
- Между Думой и Кремлем какие думы вас посещают?
- Так... Вообще, вы задаете вопрос, на который ответить очень сложно. А сразу невозможно... Я думаю, когда ты просыпаешься, когда можешь ощутить это солнышко, это небо. И тот потусторонний мир, откуда все мы пришли. И тех шифровальщиков на той половине мира. И когда они посылают тебе свои шифры, а ты способен еще слышать - это и есть счастье. От политиков, экономики тут ничего не зависит.
Игорь Корнеев.
ТАСС/А. Щербак,
А.Куров.