В конце прошлого года Марине Голуб исполнилось бы всего 60.
Но вот уже пять лет мы живем без ее теплой и такой светлой улыбки. Та страшная авария, которая перечеркнула жизнь актрисы, конечно, потрясла многих. Однако мало кто может представить, что пережила ее дочь Настя. Ей и сегодня трудно говорить о маме. Но высказаться так хочется...
- Мне в октябре прошлого года позвонили с одного телеканала: «Хотим сделать передачу про вашу маму, так как прошло уже пять лет со дня ее гибели, а впереди дата - 60», - рассказывает Настя. - Я тогда невольно замолчала, потому что не сразу смогла понять, о чем они говорят.
Цифры 5 и 60 как-то несопоставимы с мамой. Она так не любила эти даты, цифры, юбилеи, поэтому мне сложно представить ее в 60 лет. Изменилась бы она? Да нет, конечно. Наоборот, у меня всегда создавалось впечатление, что с каждым годом мама только молодела.
Конечно, ее бесконечно доброй энергии дико не хватает нам сегодняшним. Сколько она могла разрешить вопросов, разрулить проблем, защитить кого-то, если надо! Она жила любовью к людям.
Вы знаете, у мамы был долгий период невостребованности, где-то с 30 до 40 лет. И она часто говорила: как же здорово, что я не ожесточилась, не озлобилась, не стала человеком, который ненавидит всех и вся.
Да, мама могла быть очень резкой и жесткой, но я не помню, чтобы кому-то, например, нахамила. Наоборот, вокруг нее все словно добрее становились, лучше. Даже сейчас, допустим, я даю свой паспорт на оформление каких-то документов, и первая реакция людей, которые видят мою фамилию: «Вы имеете какое-то отношение к Марине Голуб?» И я вижу на лицах искреннюю радость, понимаю, что ее не хватает вот этим, даже совсем незнакомым людям...
- Настя, вы знаете, как-то я встретилась с вашей мамой перед интервью в ее любимом Камергерском. По дороге в кафе успели забежать в магазин, и она тут же купила себе какое-то сногсшибательное платье...
- Да, вещи в ее руках обретали новую жизнь. Я недавно на какое-то мероприятие надела ее туфли на платформе. И первый вопрос, который услышала: «Это Prada?»
Она их купила, когда я была в шестом классе. И тогда эти туфли мне показались ну очень экстравагантными. Помню, спросила: удобно ли носить такие яркие вещи? Но у нее был один ответ: все удобно, и все можно.
Потом, ее вещи обладали уникальной способностью в какой-то момент становиться гипермодными. Более того, когда кто-то из маминых подруг делал ремонт, ее обязательно просили помочь выбрать обои, мебель...
- Бывают такие моменты, когда от воспоминаний просто переворачивается сердце?
- Сердце переворачивается каждый раз, когда... Вот она мне оставила дом, который по энергетике, по самому факту своего существования - мое спасение, моя крепость и радость. И мамина любовь. Это мой остров, где есть она. Здесь огромное количество привезенных с гастролей каких-то поделок, на камине много икон, которые она покупала, когда ездила по стране.
Настя с мамой
Мама - в каждой комнате, в каждой вещи. И вы знаете, в тот момент, когда мне очень сильно ее не хватает, моментально приходит доказательство ее присутствия. Скажем, как-то на дороге меня остановил полицейский. Взял документы, открыл, посмотрел на меня, заулыбался и вернул. Для меня это было как привет от мамы. Накатила просто какая-то волна счастья...
То есть я продолжаю жить в ощущении присутствия мамы, с ней постоянно разговариваю. Случаются, конечно, и депрессии, в такие минуты мама говорит: «Ну вот не ниже этого края: дальше всплывай, и только так». И я понимаю, что именно мама упасть мне не даст никогда. Чувствую, мне передана какая-то энергия по женской линии, которой обладала и прабабушка, и бабушка, и мама.
Моя прапрабабушка работала в Ясной Поляне у Толстого. И у нас в семье ходила бесконечная байка по поводу того, что с бабушкой Пелагеей все могло быть. (Смеется.) Мама всегда говорила, что любовь к большим блюдам и роскошно сервированным столам - это у нас еще от Толстых. Но не это главное. А главное - что все мы, как фениксы, можем возрождаться через позитив, через радость.
- Настя, тогда вспомните какую-нибудь веселую историю, связанную с мамой.
- Лет 10 назад мы отдыхали в Авиньоне. Была дикая жара, вела машину я, потому что мама забыла в Москве права. И вот она как-то говорит: «Поехали в Фонтен-де-Воклюз, это недалеко, я знаю дорогу». У нас не было навигатора, я настояла, чтобы мы взяли карту.
Выехали ранним утром, мама зашла в турбюро, взяла карту, села в машину и начала командовать: «Прямо, опять прямо... Кажется, мы проехали развилку, может, надо было направо. Я немножко запуталась, вот возьми карту».
А мы уже минут 40 как отъехали. Я открываю карту и понимаю, что эта карта для детей, где Париж в двух шагах от Москвы. «Мама, это картинка для детей!» - говорю. «Значит, для нас. Просто я зашла и поняла, что все остальные какие-то скучные, а эта такая цветная - ее и взяла!»
Из-за этой карты мы ехали часа три. Но местечко оказалось действительно райским - прохлада, водопад с гор, речка. Недалеко был домик с балконом, где Данте писал письма Беатриче. Но когда мы наплескались и свежие, отдохнувшие поехали обратно, то опять заблудились.
После двух часов езды я не выдержала, вышла из машины и спросила у какого-то мужика, где Авиньон. Он пожал плечами, показал рукой вниз. Я ничего не поняла, а мама говорит: «Значит, мы уже в Авиньоне». И действительно, проезжаем за поворот и видим указатель «Авиньон». Сейчас вспоминаю и невольно улыбаюсь.
В молодости Голуб играла и романтических героинь
- Но такие воспоминания, наверное, не только радость, но и боль?
- Да, особенно когда проскальзываю взглядом по фотографиям дома. Еще тяжелее, когда общаешься с людьми, которые с ней работали, дружили. Я вижу, что они на меня реагируют как бы через маму. И я в себе начинаю сильнее видеть ее отражение, ловить интонации.
У меня подруга иногда говорит: «Вот ты сейчас сказала абсолютно как Маня». Это мое существование через нее. И происходит оно непроизвольно. Я ведь с детства обожала наблюдать за мамой.
Могла часами находиться в ее гримерке и смотреть, как она готовится к спектаклю. Она часто брала меня в театр, и потом, уже будучи взрослой, я сама часто приезжала к ней в театр... Как же этого не хватает!
Мама обожала МХТ, была предана ему, мхатовской школе. Могла и работать буквально на износ, и при этом жить полной жизнью - это и помощь кому-то, и застолья, и веселье, и подарки.
Помню тот Новый год, когда мама с Толей (актер Анатолий Белый - третий муж Марины. - Ред.) достроили дом и пригласили человек 30 гостей. За час до Нового года вырубился свет в поселке, и мама заплакала: она же сделала такой красивый стол, а этого не увидят. Встала на колени посреди дома и взмолилась: «Господи, сейчас же все приедут, как же мы без света? Помоги!» И свет включился. Мама встала, посмотрела на меня и сказала: «А ты говоришь?!»
Еще вспоминаю ее последнюю поездку в Испанию. Она позвонила из аэропорта и сказала, что у нее перевес на 600 евро: «Я везу два чемодана подарков». Всем что-то привезла, пускай мелочь, но не забыла никого. Сейчас я уже думаю: может, это было как последний привет.
- Мама никогда не говорила с вами о своем возможном уходе?
- Даже если бы у нее были такие мысли, она бы не поделилась ими со мной. Я почувствовала это лишь в день ее гибели. Мы встретились, и было все так и... как-то не так. И она была не она, а какой-то другой человек. Я видела ее в таком состоянии, которое мне незнакомо. И только уже после того, как все произошло, поняла, что это была словно предтеча случившегося.
- Настя, вы помните тот страшный день?
- Холодный день. А после той страшной ночи пришли первые осенние морозцы... Когда мне об этом сказали, я долго не принимала эту информацию. Думала, ошибка. Вот сейчас раздастся звонок и скажут, что перепутали: не та машина, не тот паспорт.
Я приехала к Паше Каплевичу (известный театральный художник. - Ред.) в мастерскую. На лестничной клетке увидела мамину подругу. У нее была такая степень боли на лице, что я поняла: это правда... А ведь только накануне был обычный день, обычные и, как оказалось, последние слова: «До встречи». Конечно, мы встретимся. Но уже там...
Ирина Тульчинская.
PERSONA STARS