В конце мая не стало Петра Тодоровского. Большого режиссера, чьи фильмы («Городской романс», «Военно-полевой роман», «Интердевочка», «Анкор, еще анкор!» и др.) полюбила вся страна.
В последние годы Петр Ефимович не любил давать интервью, вероятно, считая это делом бессмысленным и бесполезным, - слишком много их было за долгую жизнь. Эта беседа с корреспондентом «МН» стала исключением из правил режиссера.
- Петр Ефимович, я где-то прочитал, что в первый свой день на войне вы надели шинель убитого солдата. И долго опасались, что погибнете, потому что примета плохая...
- Эх, да разве до примет тогда было! Но эпизод действительно такой произошел. Правда, не в первый день на войне, а в первую ночь боевую. Меня отправили на передний край, в часть, которая наступала на фашистов, но уже выдыхалась. Я попал под артобстрел. Жутко было - все вокруг взрывается, горит. И я лежал, прижавшись зубами к земле, - колотило меня от страха, понимаете? И вдруг один сержант мне говорит: «Пойдемте, я вам шинель найду. Я тут мимо пробегал, видел». Честно говоря, был в таком состоянии, что не сразу понял, что он имеет в виду. И потом, когда понял, от этой сцены очень долго не мог освободиться, потому что знал: кто одевается с убитого, у того риск погибнуть очень велик. Но мне повезло. Правда, ранило и потом контузило - уже в этой, новенькой шинели... Кстати, после ранения я попал в госпиталь - вот это было прекрасно. После грязи, крови, вшей, когда ты не человек, а животное, - и вдруг лежишь на белой простыне, вокруг тебя санитарки, вечером танцы… В общем, по тем временам мне можно было завидовать!
- Но и потом, уже став знаменитым, вы так скромно всегда жили. Несколько лет назад я смотрел дачу в Кратове, которая в 90-е годы принадлежала вам. Такая скромная обстановка, хотя все с любовью сделано. Почему продали ее?
- Да уж лучше не напоминайте. Больших денег у нас никогда не было. Но жили достойно, не бедствовали. А в 90-е пришлось продать дачу - денег не хватало на съемку фильма «Какая чудная игра», какие-то сцены остались неотснятыми, не все артисты получили гонорар. Вот и решили на семейном совете дачу продать.
- Не жалеете теперь? Ведь сейчас цены на землю в том районе просто заоблачные.
- Это сейчас, а в 90-е годы весьма скромные деньги давали. И я ни о чем не пожалел. Что сделано, то сделано. Тем более что фильм получился хороший - в 1995 году картина много призов получила. Так что не зря дачу продал... Ну и все, и хватит об этом.
- Тогда об «Интердевочке». Как вас, уже тогда немолодого человека, угораздило снять фильм о проститутке? Газеты потом писали, что до съемок вы никогда дам легкого поведения и в глаза не видели.
- Да я и не скрываю. Поэтому, когда женщины из этого «профсоюза» смотрели фильм, столько неточностей находили и после просмотров подходили ко мне, не стеснялись говорить. Только тогда с ними и познакомился. А сами съемки проходили, можно сказать, в уникальных условиях. Лену Яковлеву положили на какой-то топчан, звукооператор включил джаз, и под ритм этой музыки все работали: один парень качал кровать, осветитель мотал юпитером, оператор - камерой, а я толкал задницу артистки. Все в поту, а она лежит… Потом, конечно, на «Мосфильм», когда картина уже снималась, мне стали приводить женщин нетяжелого поведения пачками. Хорошо запомнил одну симпатичную студентку Тимирязевского института. Говорит мне: моя подружка ходит в джинсовом костюме, а я что, хуже? И вот она себе придумывает, что это, мол, ее любимый человек, отдает ему все. Поинтересовался, сколько же зарабатывает, - оказалось, что в неделю по семь тысяч. По тем временам сумма не просто огромная, а невероятная - я в месяц получал 300 рублей.
- Все-таки веселый вы человек, жизнерадостный. Мой коллега рассказывал, что однажды на «Кинотавре» вас без приглашения не хотели пускать на какую-то вечеринку и вы якобы расстелили газету и легли при входе. Было такое?
- Точно не помню, но раз рассказывают… Кураж я люблю. И работу тоже. Не хочу на покой уходить.
- Режиссеры обычно люди хмурые, нелюдимые. А вы, чисто внешне, добрый и разговорчивый…
- Так я сейчас отдыхаю. Вы меня на работе не видели. И лучше вам не видеть...
РЕЖИССЕР О ...
...последнем сценарии
- Наше поколение без работы чахнет. Тот же Чухрай, который начал бурно, здорово, а потом десять лет не снимал, занялся какой-то экспериментальной студией, которая в конце концов лопнула. После чего он уже работать не смог. Хуциев, который столько лет простоял и вот наконец собрался, сейчас что-то снимает. А по моему характеру… Я же не могу, как Герман, который снимает картину семь лет, или тот же Хуциев - три года. Я должен выложиться. Хорошо ли, плохо ли, но я должен от этого освободиться. Причем могу долго готовиться, размышлять, править сценарий, но, когда надо кричать «Мотор!», тут уже остановки быть не может - без продыху. У меня и сейчас есть сценарий «На память о пережитых страхах» - очень сложный, очень резкий, неудобный, - лежит в Госкино. А что с ним будет? Не знаю. Боюсь, не пропустят. Время другое - теперь показывают сплошь старые фильмы, полный соцреализм пошел. А там у меня речь идет о человеке, воспитанном советской властью, идеология в нем сидит с детства. То есть не доверять, проверять, забивать хороших, добрых людей… В общем, злодей такой. Вспомнил, как на фронте ко мне пришла семья: отец и три сына - добрые, наивные, работящие, из глухой деревни. И как они погибли не от войны, а из-за такого вот негодяя… Надеюсь, что сниму эту картину. Сидеть на лавочке перед подъездом или сажать цветы на даче, как другие пенсионеры, для меня - это головой о стенку. Ну не могу я просто сидеть, гонит меня все время куда-то… Когда был помоложе, вообще медленно ходить не мог. Вот надо мне было все время куда-то бежать. Это уже черта биологическая - не замечаю за собой. Знаю, что в нашей профессии режиссерской, как и у воров, самое главное - вовремя смыться. Но уходить на покой для меня равносильно смерти. Всегда говорю: пока снимаю, я мужчина. Здоров, не болею, меня женщины любят. А когда не снимаю - я старый, больной и никому не нужный.
...«Военно-полевом романе»
- В этом фильме только два эпизода из моей биографии, но именно они стали основой для размышления. Один - когда шли к полевой кухне, чтобы получить перловую кашу и кусок хлеба, мы проходили мимо землянки комбата, где звучала музыка и смеялась женщина. Видел ее только один раз, и то со спины, - как она пронеслась на лошади вместе с комбатом. А потом, уже после войны, голодным студентом зимой я шел мимо ЦУМа и увидел женщину, которая торговала пирожками. Но я не был уверен, что это она. И даже не подошел к ней - спешил в фотомагазин и прошел мимо. Потом уже думал: не пойду на занятия - найду ее, чтобы рассмотреть, расспросить. Как-то прибежал к ЦУМу, а ее уже не было…
На главные женские роли я сразу хотел Чурикову и Андрейченко - ярче антиподов биологических сложно было подобрать. Но потом выяснилось, что Наташа беременна, на девятом месяце, то есть вопрос отпадает. На всякий случай стал комплектовать более молодую группу, тогда партнершей Чуриковой стала Догилева. Но мне так хотелось получить Андрейченко! В конце концов взял да еще раз позвонил Наташе. Она: «Петр, мне так нравится роль, очень хочу сниматься». «Так в чем же дело?» - говорю. - «Ну вот ребенок, полтора месяца». Спрашиваю: «Ты кормишь его?» - «Нет, он уже на искусственном». - «Ну так давай». И сыграла замечательно. Хотя ей было не так-то просто: ребенка отвезла к бабушке в Долгопрудный и почти каждый день - зимой - моталась туда после съемок.
...«Интердевочке»
- До съемок я никогда не видел живую проститутку. Один раз, помню, приехал из Парижа хозяин кинотеатра, где показывали «Военно-полевой роман», и позвал меня, Панфилова и еще нескольких режиссеров в «Националь». Сидели там очень долго. Ближе к ночи моя жена начала отвозить французов в «Россию», а я остался ждать ее в «Национале». Смотрю: около гостиницы черненькие ребята появились, какие-то девушки. Понял: путаны... идет торг. Рядом со мной останавливается обыкновенная русская женщина: изможденная, с авоськой - там бутылка кефира, кочан капусты, - и тоже смотрит вытаращенными глазами на все это. И тут появляется такая секс-бомба! В кожаной юбке короткой, грудь наружу. И та женщина мне говорит: «Ну вот енту сразу возьмуть». Потом вижу: ко мне направляется такая милая дамочка лет тридцати, идет, улыбается. Я понял, конечно, что она проститутка. Но тут подъезжает моя жена на машине, я сажусь и уезжаю… Вот, пожалуй, единственная встреча с проституткой до «Интердевочки».
Потом, конечно, на «Мосфильм» мне стали приводить их целыми партиями. Помню одну женщину - кандидата физических наук: муж от нее ушел, одна с двумя детьми. Она не считала себя проституткой, у нее была своя легенда. «Я не хожу на панель, но у меня есть десять мужчин, - говорит, - которые по расписанию приходят ко мне домой. И как только я накоплю сто тысяч, все брошу и засяду за докторскую». А еще пришла пигалица лет пятнадцати - маленькая такая, неприятная, но в норковой шубе. Я ей: «Что же ты, миленькая, твои ровесницы гнут спину за швейными машинками…» «Ну и дурочки, - говорит, - они боятся, а я не испугалась, зато теперь хожу в норковой шубе».
...будущем
- Я вот не чувствую, что мне за 80. В смысле здоровья не будем говорить, но у меня абсолютно свежая голова, мне хочется дурачиться, юморить. Я люблю ухаживать за дамами, мне нравятся красивые женщины, они меня вдохновляют… Были, конечно, моменты депрессивные. Связанные с тем же сценарием «На память о пережитых страхах», когда я боялся, что он не пройдет. И я захандрил. От безвыходности, от того, что почувствовал, что остаюсь без работы, без кино. Без чего я жить не могу. Очень неприятное состояние. Когда тебе ничего не хочется, все валится из рук, у тебя бессонница, раздражаешься по пустякам, все время в голове крутятся какие-то нехорошие мысли. Ты уже не человек, а какой-то недочеловек. Бывает, что в таком состоянии люди вообще кончают жизнь. Тогда я стал писать новый сценарий. И ожил… Да нет, рано мне еще ставить точку. Разве что многоточие…
Фото FOTOBANK.COM
