Илья Резник - это большая история. Не только история успеха Пугачевой, Вайкуле, Леонтьева и еще десятка знаменитых исполнителей. Это блокадное детство, сложные отношения с матерью, которая фактически его бросила. Это театр - Резник семь лет был актером. Встречи с уникальными людьми эпохи. Бурная и непростая личная жизнь. Ну и конечно же стихи... Свою историю легендарный поэт поведал главному редактору «МН» Николаю Кружилину.
- Илья Рахмиэлевич, так с чего же все началось?
- Началось с того, что я родился. В 1938 году, в семье, можно сказать, политэмигрантов... Вообще, там сложная история. Мой отец Леопольд появился на свет в Копенгагене. В многодетной семье, он младшим был. После смерти мамы (моей бабушки) двоих детей - Леопольда и Иду - усыновила ее подруга Ревекка. Она и ее муж Рахмиэль были марксисты, борцы за мир, участники соответствующих движений. В начале 1930-х они решили покинуть Данию, приехать в страну восходящего коммунизма. В Копенгагене все бросили, в том числе и шестикомнатную квартиру. А в Ленинграде, конечно, стали мыкаться по углам: два года жили в общежитии, а потом все же добились приема у Сергея Мироновича Кирова, и он выделил им комнату в коммунальной квартире на улице Восстания. Правда, тетя Ида (она постарше была) довольно быстро вернулась в Данию. А мой папа остался и вскоре женился на моей матери, Евгении Борисовне. Потом началась война, отца призвали в армию. Он был необученный, необстрелянный - получил два ранения... А мы с мамой осенью 1942 года были эвакуированы на Большую землю.
- Вы помните блокадный Ленинград?
- Какие-то эпизоды. Помню, как вышел на балкон, увидел серое-серое небо и подумал, что оно серое, наверное, потому, что много аэростатов и они солнышко закрывают. Помню, как из садика, когда сирена звучала, нас уводили в бомбоубежище. Помню, бабушка однажды принесла кусочек хлеба, крошечка упала на снег, я ее там искал, а бабушка меня за руку тянула, говорила: «Иленька, идем, у нас там еще кусочек есть». Много лет спустя я написал песню «Дети войны»: «Никогда не смогу я забыть крошки хлеба на белом снегу...»
- А каких-то страшных воспоминаний о блокаде у вас не осталось?
- Страшно было, когда мы уже вернулись, когда ходили к разрушенным домам... Страшно было еще в Свердловске, где мы были полтора года во время блокады. Жили на мельнице, мама моя там работала. И я помню, как женщин, которые уходили домой после смены, охранники шмонали. Прямо из бюстгальтеров муку высыпали, из ботинок. Вот эта картина была страшная... Потом папу привезли из госпиталя, он был худой-худой, желтый весь. Вскоре умер от чахотки. И на телеге мы гроб повезли... Это был 1944 год.
«МАМА ОТ МЕНЯ ОТКАЗАЛАСЬ»
- Но проясните все-таки: почему вы Рахмиэлевич, а не Леопольдович?
- Вскоре после того как мы вернулись в Ленинград, мама вышла замуж за чиновника-функционера, у нее родилась тройня. От меня отказалась. И тогда дедушка и бабушка, которые на самом деле были приемными родителями моего папы, меня усыновили. А мама со своей новой семьей уехала в Ригу... Вообще, все это было очень грустно: ее муж - деспот был страшный, мама его боялась, со мной не встречалась. Кошмар...
- Мама окончательно выпала из вашей жизни?
- Нет. Но только в 1956 году я поехал в Ригу первый раз - видите, сколько времени прошло. Ее муж тогда уже умер. А я начал что-то зарабатывать, стал маме помогать.
- Кем работали?
- После школы я пошел на металлический завод. И учился в училище на электрика, разряд получил. Потом стал рабочим сцены в областной филармонии, грузил и монтировал декорации...
- А когда же первые стихи появились?
- В юности не писал ничего. Я играл в школьном спектакле, в Ленинградском дворце пионеров и бальными танцами занимался, и гимнастикой, и в хоре пел. А стихи какие были первые? «Дядя Федя съел медведя...» А чего вы смеетесь? Я написал это знаете когда? В 1945-м или в 1946 году. У нас был дворник дядя Федя, придумал ему такую дразнилку... В 1955 году я решил поступать в театральный. О, это целая эпопея, как мы поступали! Было около трех тысяч абитуриентов, принимали 20-25 человек. И в этой атмосфере, параллельно работая, я просуществовал четыре года. Первый раз уже на консультации мне сказали: вам не надо; потом добрался до третьего тура. И только на четвертый раз поступил. Тоже получилось интересно. В августе того года у меня была встреча с Ираклием Андрониковым, я у него снимался в эпизоде «Загадка Н.Ф.И.», был такой фильм. Журналиста там изображал с одной-единственной фразой. Потом он меня принял в гостинице «Московская», я читал ему «Скифов», Толстого. Он мне много чего рассказывал. И где-то на пятом часу беседы сказал: «Вас примут: идите и поступайте». Я спросил: «Вы кому-то позвоните?» Ираклий Луарсабович ответил: «Нет. Вы просто поступите». Вот с этой верой я пошел, и меня приняли.
- Так хотели быть актером?
- А кем еще? Ну, это интересно было!
- Сейчас, наверное, думаете: какое счастье, что не стал?
- Почему не стал? Стал!.. Кстати, именно там, в театральном институте, я и начал что-то писать. Как-то пришел наш великий бард Саша Городницкий и почему-то ко мне обратился: «Хочу, чтобы ты пел мои песни». А я и на гитаре-то играть не умел. Но ничего, научился. Стал ездить с Городницким, на его встречах пел «Атланты», «Снег, снег», «Кожаные куртки», «Палаточные города»... Потом был клуб «Восток», куда Саша меня ввел. Полозкин. Вихорев, Клячкин, Визбор - вся эта плеяда собиралась там. И вот это меня подвигло на сочинительство. Я написал около двадцати песен, стал довольно модным исполнителем - с гитарой приезжал и пел... А насчет того, стал ли я актером, - да, стал. Меня же приняли в театр им. Комиссаржевской. Театр, где были замечательные актеры: братья Боярские (папа Миши и дядя), Любашевский, который играл Свердлова в кино, Костричкин - муж Янины Жеймо, Игорь Дмитриев. А в моей гримерной сидел еще Витя Чистяков - знаменитый пародист, которому мы со Стасиком Ландграфом, народным артистом, писали все эти: «Чистякова послушать, хладнокровье храня, и надрать ему уши, чтоб не пел под меня» и так далее.
В театре им. Комиссаржевской я сочинял также песни для спектаклей. Музыку к одному из них писал Игорь Цветков, однажды он подошел ко мне: «Илюш, у тебя есть какие-то стихи для меня?» - «Да, вот «Сон в летнюю ночь» - как у Шекспира». - «О, - говорит, - давай!» На следующий день звонит: «Я сейчас в кукольном театре (он там еще музыку писал) - послушай». И они, кукольники, мне в трубку пели: «Хоть поверьте, хоть проверьте...» У меня сразу слезы умиления. «Знаешь, - говорю ему, - не «Сон в летнюю ночь», давай «Золушка» назовем». А тогда в оркестр Бадхена новая певица приехала из деревеньки, Людочка Сенчина, Толя дал ей эту песню. Стала отказываться: «Я петь не буду, она детская». Он ее заставил, и теперь Людочка 43 года уже поет «Золушку», это главная ее песня, песня ее жизни. Так бывает...
«АЛЛОЧКА МЕНЯ ПРОСТО ПОДСТАВИЛА»
- Илья Рахмиэлевич, а как вы с Паулсом и Пугачевой познакомились?
- С Паулсом мы начали работать в 1977 году - писали для Рената Ибрагимова, для ансамбля «Ионика», для Сони Ротару, для Эдиты Пьехи. А Алла появилась уже в 1979 году. Хотя первую песню я ей написал еще в 1972-м - «Посидим, поокаем», с ней она стала лауреатом Всесоюзного конкурса.
- Почему же семь лет ничего ей не писали?
- Там Зацепин был. А потом я все-таки жил в Ленинграде, а Алла в Москве.
- А потом, знаю, вы у Аллы Борисовны даже какое-то время жили.
- Да. Когда переезжали в Москву, мы пять месяцев жили у Аллы. С утра до вечера общались, поэтому и песни рождались. 71 песню я написал для Пугачевой... Да, это было золотое время - время счастливых песен, я бы так сказал. Конечно, случались какие-то шероховатости. Но мы жили ее судьбой, все время за нее переживали: когда она получит заслуженную, получит ли народную, поедет ли в Швецию...
- Паулс, хоть и живет уже давно в другой стране, и то время, и вас, и Аллу Борисовну всегда вспоминает с удовольствием...
- Я тоже. Кураж, конечно, был. И гулянки всякие: то в Москве, то в Риге. Паулс возил нас в «Юрмалас Перле» - это был популярный кабаре-клуб на Рижском взморье. Там начинала Лайма - она пела иностранные песни на латышском языке. А мы приходили: я с маленьким Максимом, Алла с маленькой Кристиной, Раймонд с маленькой Анеттой. Несколько раз Лайма подходила ко мне: мол, хочу программу. И я говорил: «Раймонд, ну давай чего-нибудь напишем». «Ее место здесь», - отвечал он. Но однажды там же, в Юрмале, я написал стихи «Ночной костер». И в один из приездов сказал Раймонду: «Ну давай попробуем». - «Ну ладно, давай». Мы дали песню Лайме, она здорово ее исполнила. Потом Аллочка отказалась от песни «Еще не вечер», ей она не понравилась. А Лайма поет ее до сих пор.
- Пугачева от многих песен отказывалась?
- «Без меня» не хотела петь, «Эй вы, там, наверху» - капризничала. И чтобы ее заставить, мы с Раймондом под эту фонограмму летку-енку танцевали... А потом как-то раз Раймонд сыграл мне одну мелодию - спрашиваю: «Это что?» Говорит: «Пародия на итальянцев». Я пришел домой, не спал. Утром написал дуэт: «На вернисаже как-то раз...»
- Алла Борисовна не ревновала вас с Раймондом к Лайме?
- Нет. Вообще-то Лайма и создана была в пику Алле Борисовне. Когда мы поссорились с Аллой, в 1986 году, она и появилась.
- А почему все-таки вас развела судьба с Пугачевой?
- А все уже было написано, все уже было сказано. Потом мы все время с ней то расходимся, то сходимся. Бывали и какие-то обиды. Расскажу, например, такой эпизод. У Аллы сольный концерт в Театре эстрады. Я несколько дней в Москве, еду к ней, чтобы попрощаться, и по пути, в темноте, пишу «Когда я уйду далеко-далеко, не мучаясь и не тревожась...» Приезжаю - уже финал концерта. В грим-уборной тьма народу. Говорю: «Аллочка, я уезжаю, вот тебе стихи, посмотри потом дома». Она: «Почему дома - я сейчас!» Встает на стул, возвышается над толпой, читает, смеясь: «Когда я уйду... далеко-далеко... ха-ха-ха... не мучаясь и не тревожась...» И начинается издевательство над каждой строчкой. У меня ком в горле - хлопнул дверью и уехал в Питер. После такого мог вообще с ней не разговаривать - после такого унижения. Через три дня она мне звонит: «Знаешь, Илюшка, я музыку написала. Послушай...»
- А еще в какой-то передаче она рассказывала, как смеялась над вашей песней «Звездное лето»: «С ручейком играю в прятки...»
- Это была просто подстава. Никто так не читал эти строчки, как она интерпретировала. Это на «ДОстоянии РЕспублики» они с Кристиной разыграли: ой, этот Резник, это «сру-чайком»... Ну как не стыдно? Над Костей Меладзе никто ведь не шутит: «Сто-ша-гов-назад». Поэтому Аллочка здесь меня просто подставила. Это была обдуманная подстава, чтобы меня унизить. Ну да бог с ними со всеми...
- Тогда давайте о дне сегодняшнем. Что происходит сейчас?
- А сейчас у меня рок-опера «Моцарт». Я написал русскую версию известной во всем мире французской оперы. В конце года в Москве планируется премьера, если в финансовом плане все сложится. Это главное для меня событие. А радость моя «Зеленые фуражки», детский коллектив, который с моей супругой мы создали по просьбе моего давнего друга, генерала армии Владимира Проничева. 14 раз уже ребята выступили на кремлевской сцене... Кроме того, только что вышла моя книга «Басни». Пишу новые произведения. Одна из премьер, которая, уверен, потрясет всех, будет в феврале...
- Илья Рахмиэлевич, а на личном фронте как? Закончился тот скандальный период, связанный с разводом?
- Разводы - они всегда скандальные. А я счастливый человек, потому что встретил любовь всей своей жизни, мою Ирочку. Она моя муза, организатор и вдохновитель всех моих проектов. Сейчас готовит «Служить России» - мою авторскую благотворительную программу, которая состоится 21 февраля на главной сцене страны. А шоу-бизнес, скандалы, суды - меня не интересуют. Все время работаю, не до того...
Фото из семейного архива
