В ночь с 14 на 15 марта за день до своего 78-летия в Москве скончался великий русский писатель Валентин Распутин. Да, он был великим. Не «деревенщиком, романтизировавшим и идеализировавшим патриархальный мир», как сорок лет назад отзывались о нем литературные критики, а «прямым наследником русской классики», как характеризуют теперь.
Валентина Григорьевича похоронят, согласно его завещанию, на родине в Иркутске «под скромным памятником, как у дочери» (она погибла в авиакатастрофе в 2006 году).
После этой утраты и после смерти жены писатель жил уединенно, редко бывал на публике, почти не общался с журналистами. Судя по его редким выступлениям перед читателями, он болезненно воспринимал и собственные трагедии, и события в стране. Замечал, что «русская деревня по-прежнему уничтожается. Язык и традиции тоже. Многое решают деньги. Равнодушия стало больше. Каждый думает только о себе». Сокрушался, что «люди внутренне переориентировались: в вере, нравственном и духовном прямостоянии. Возник психический надлом от погружения страны в противоестественные условия, в опустошение». Жалел, что в России «стали меньше читать. Классической литературы в России уже не будет».
Распутин не был диссидентом, его книги не выходили в свет по каналам самиздата, никто их не запрещал. Напротив, многие считали писателя везунчиком, обласканным властью. У него было все: статусные премии, высокие звания, места в президентском и патриаршем советах по культуре. Но он никогда не лгал ни себе, ни читателям. Не приспосабливался, не лукавил, не лебезил. И, к слову, совсем не гордился своим «хождением во власть»: «Со стыдом вспоминаю, зачем туда пошел. Мое предчувствие меня обмануло. Я был как бы бесплатным приложением, которому и говорить-то не давали».
На панихиде, похоронах наверняка прозвучит немало пафосных слов в адрес Валентина Григорьевича. Политики, чиновники будут рассуждать о патриотизме, самобытности, народности распутинской прозы. Мы решили не дублировать трибунные речи, а просто публикуем отрывки из его последних интервью. По ним видно, чем жил писатель, о чем думал. И понятно, почему россияне называют его своим.
* * *
«От имени государства попирается сегодня все, что составляет честь, совесть, достоинство - нравственную основу жизни каждого человека и народа в целом. Это по государственным телеканалам идет невиданное и неслыханное нигде более в мире развращение молодежи и дебилизация населения. Это при его, государства, участии вся страна забита срамными развлекательными центрами и казино; это его государевы люди превратили свое положение не в служение, а в наживу; это его высокопоставленные преступники ограждены законом от ответственности и возмездия».
* * *
«Вот вам жизнь моей деревни на реке Ангаре, теперь там Братское водохранилище. Судите сами, жизнь ли это? Почти сорок лет назад моя Аталанка была перенесена из зоны водохранилища на Елань, сюда же свезли еще пять соседних деревень. Вместо колхозов стал леспромхоз. В прошлом году он пал смертью храбрых на рыночном фронте. В большом поселке не осталось ни одного рабочего места. Магазин и пекарню закрыли, школа сгорела, солярку покупать не на что, электричество взблескивало ненадолго в утренние и вечерние часы, теперь, думаю, погасло совсем. Воду в «море» брать нельзя, заражена много чем, а особенно опасно - ртутью. Рыбу по этой же причине есть нельзя. Почту могут привезти раз в неделю, а могут и раз в месяц... И если бы в таком аховом положении была одна моя деревня... Их по Ангаре, по Лене, по Енисею множество. Никакого сравнения не только с войной... сравнивать не с чем».
* * *
«Не верю я во всякие комитеты по охранению языка. Нельзя его уберечь в ту пору, когда убиваются и отечественная культура, и отечественное образование. Мы обходимся с языком как со случайной одежкой, купленной на рынке и вышедшей из моды».
* * *
«В России не было гражданского общества - был народ, привыкший делать то, что ему велено делать. У народа была работа, были определенные увлечения. Ведь почему так много читали в 70-80-е годы? Люди искали истину. Гражданского общества у нас нет до сих пор. Я часто слышу слова: вот, народ безмолвствует, народ не сумел себя показать. Но он, народ, и не ищет внешней свободы - внутренняя для него дороже. Он всегда жил по принципу: Господь вразумит, батюшка-царь укажет. И всегда контрасты: или терпение, или бунт. Поэтому народ может вести за собой только государство, а государству вести его сейчас некуда».
Анна Бессарабова
Фото ТАСС / А. Куров
