Новости культуры и искусства
3447 | 0

Марк Захаров: «Для чего-то мне даны эти годы»

Марк Захаров: «Для чего-то мне даны эти годы»
Читайте МН в TELEGRAM ДЗЕН

 За глаза его называют Мрак Анатольевич. В шутку, конечно. Он ведь и сам мастер пошутить - столько комедий снял и поставил. А мрачный облик - не более чем обман зрения. Правда, сегодня легендарному худруку Ленкома особенно не до шуток. Дата серьезная - 80 лет. Да и столько потерь за последние годы: друзья, соратники уходят...

- Ну что, Марк Анатольевич, юбилей - тяжелая история?

- Очень. Очень!.. Эта история тяжела еще потому, что та нагрузка, которая ложится на плечи организаторов, она каким-то образом и надо мной довлеет. Да и какой-то радости по поводу того, что мне 80 лет, я, признаться, не испытываю...

- Вообще, ваш солидный юбилей для многих - полнейший сюрприз. Тьфу-тьфу-тьфу, всегда в боевой форме, на виду, на посту; театр у вас живой, премьер много. Сами что думаете по поводу своей красивой цифры? Она отражает ваше ощущение жизни?

- Я стараюсь учитывать время, которое меняется. Учитывать то, что уже сказано. И надоело. Искать какую-то новую правду... Это, вообще, хорошая формула - искать новую правду. Человеческих взаимоотношений или социальных... Но, конечно, я не думал, что доживу до этого возраста. И год от года приходит какое-то понимание, которое мне сложно словами объяснить, - что где-то там наверху, где решают судьбы, мне положили некоторое время дополнительное для того, чтобы я сделал еще что-то полезное. Так, по крайней мере, я официально формулирую свое затянувшееся пребывание на этой земле. Хотя это уже из области мистики...

«МЕНЯ ЗАДЕЛА НЕБЛАГОДАРНОСТЬ ПОРГИНОЙ»

- В этом году и другой юбилей - ваши 40 лет в Ленкоме. Первый сезон и нынешний - две очень большие разницы?

- Конечно. Я был назначен в театр, когда он находился в крайне неблагополучной ситуации, постоянно менялись главные режиссеры. После ухода Эфроса было несколько лет очень тяжелых, когда стала падать посещаемость. И на этом фоне мне, как режиссеру, наверное, было легче как-то встряхнуть коллектив. Очень помог Григорий Горин, который сделал нам инсценировку по Шарлю де Костеру - “Тиль”.  Появилась звезда на моих глазах - я ее зажег и увидел в массовке - Николай Караченцов. Пришла Инна Чурикова, из Саратова я привлек Олега Янковского... Но первые месяцы в театре были немножко страшноваты. Во-первых, много людей... как бы помягче сказать, не умели отрегулировать свои отношения с алкоголем...

- Обычная ситуация в театре. Как боролись?

- Я боролся жестоко, надо сказать. Никого не уволил по каким-то творческим соображениям - знаете, когда режиссер прищуривается и говорит: вы мне не подходите. Были люди, которых я не видел в театре, но тем не менее не стал нарушать ту систему, которая сложилась до меня. Она постепенно сама видоизменилась, и довольно быстро. Потому что “Тиль” в 1974 году стал очень успешным спектаклем, сразу привлек много зрителей, и с тех пор театр начал работать на аншлагах, что приятно.

- Тот первый набор стал неприкасаемой элитой Ленкома на несколько десятилетий. Обиды актерские как воспринимаете? Без этого ведь тоже не обходится...

- Наверное, не обходится...

- Сразу вспоминаются какие-то слова Алферовой, Долинского, Догилевой...

- Вы знаете, я немножко переживал, в какой-то степени меня задела неблагодарность Поргиной (жена Николая Караченцова. - Ред.), которая проявилась в некоторых ее словах в адрес театра. Тем не менее она не писала заявления об уходе, а мы не настаивали на этом... В общем, ни с кем я не ссорился в открытую. Ну да, мне жалко, что ушла Догилева в свое время. Не было ролей, была главная актриса Чурикова, надо было ждать. Но ей не захотелось, и мы расстались по-товарищески. И даже с теми людьми, с которыми я расставался по каким-то неприятным поводам, отношения не портились надолго. Один даже букет цветов мне принес с благодарностью.

- А долго вам за дочку пеняли?

- Вы знаете, нет. Она действительно очень хорошо окончила театральное училище и удачно показывалась в разные театры - ее приглашал Гончаров в театр Маяковского, еще были приглашения. Потом довольно быстро, года через три-четыре, Саша снялась в фильме “Криминальный талант”, к которому я не имею никакого отношения, еще были фильмы. То есть она доказала свою дееспособность, и этот вопрос был снят... с моих плеч - никто по этому поводу мне ничего не говорил, не возражал.

- Но по углам-то шептались?

- Может быть. Но мы с этими болезнями старались бороться - с шептаниями, интригами театральными, какой-то завистью, плохими отношениями между актерами. Нам, считаю, удалось выстроить достаточно прочное здание, лишенное некоторых заболеваний. То есть бациллы, может быть, и носились в воздухе. И носятся. Но когда они перерастали в болезнь, я моментально отсекал. Это не было частым явлением, но человек пять я уволил.

«У НАС В ТЕАТРЕ ЕСТЬ СВОЙ ЧУБАЙС»

- А любимчики в театре у вас были, есть? Могут быть вообще?

- Вы знаете, нет. Я этого боюсь, потому что... мне кажется, немножко Эфрос на этом подорвался. Конечно, очень талантливая актриса Ольга Яковлева, но нельзя было на ней строить весь репертуар... Нет, у меня есть любимые актеры. Но я стараюсь, чтобы их было больше. Человек десять, наверное, люблю. И все равно с некоторой дистанцией, это обязательно.

- Не приглашаете домой, не устраиваете совместных ужинов?

- Нет-нет. Вы знаете, на меня произвело впечатление одно правило, которое используется в американских военно-воздушных силах. Как только пилоты бомбардировщиков начинают дружить домами, их немедленно расформировывают по другим самолетам.

- Боеспособность падает?

- Да. Прощают друг другу ошибки.

- Тогда, уж извините, по второму заходу: дочери разве можно что-то не простить?

- Нет, надо Саше отдать должное - она не создавала никаких для меня проблем. Когда ее принимали, был смешной, с моей точки зрения, эпизод. Сидел худсовет за круглым столом. И, когда дошла очередь до Захаровой, ведущая актриса того времени Елена Фадеева вдруг очень агрессивно набросилась на всех присутствующих: “Как вам не стыдно? Человек не взял свою жену в театр! А мы будем тут с вами дочь обсуждать?!” И этот аргумент возымел действие, ее единогласно приняли.

- Если спрошу про самый горячий конфликт в театре - что сразу вспомнится?

- Вы знаете, таких уж шумных конфликтов сейчас не припомню... Была нехорошая какая-то размолвка между тремя людьми. Я вызвал их к себе, заставил помириться, они пожали друг другу руки. Потому что на военном корабле нельзя дело доводить до серьезного конфликта и погружать его в свое естество. Я сам человек неконфликтный. Могу сказать, что немножко даже играю роль неконфликтного человека. Разрешаю съемки, еще что-то. А вот выговоры объявить - на это у нас есть зав режиссерским управлением. Есть Чубайс свой, которого можно во всем обвинить (смеется).

- То есть в вашем кабинете криков и ударов кулаком по столу не услышишь?

- Нет. Вы знаете, я же работал у Гончарова... Несмотря на то что он добивался больших успехов, сам репетиционный период был связан иногда с какими-то неудобными выражениями, даже почти оскорблениями. Потом, правда, это все как-то забывалось, если хорошо получался спектакль. Но все равно такой стиль для меня, как для бывшего актера, как-то неприемлем.

- А та череда трагедий, которая случилась несколько лет назад в театре, не вызвала у вас паники?

- Вы знаете, такие апокалипсические настроения, конечно, действуют на нервы и мы к ним очень предрасположены. Надо этому противостоять, находить в себе силы. Ну а как еще? По-христиански так - пока жив, ты не должен предаваться унынию и впадать в какие-то панические настроения. Хотя понятно, что бывают поводы, и очень тяжелые, как, например, тот, о котором мы с вами говорим. Конечно, потеря сразу трех хороших артистов (Абдулова, Янковского и Караченцова, который не может больше выходить на сцену) как-то поколебала землю под нашими ногами. Так же, как когда-то уход Евгения Леонова, Татьяны Пельтцер... Было очень трудно, но что делать - театр должен дальше жить. И тут единственное противоядие всем этим процессам - то молодое новое поколение, которое начинает у нас хорошо работать. Имею в виду Антона Шагина и некоторых других наших мастеров.

- Звучит оптимистично. Так почему же в театре за глаза вас называют Мрак Анатольевич?

- Да не то что называют... Просто когда еще работал в Театре сатиры, кто-то так сказал в шутку. Не могу сказать, что это название привилось, закрепилось. Более того, оно не соответствует действительности... Хотя кто-то из близких людей, помнится, мне говорил, что мрачноват я бываю чаще, чем улыбчив.

- Тогда пожелаем, чтобы юбилей стал поводом для улыбки.

- Да. Хотя бы вымученной...

 

Марк Анатольевич, конечно, многое мог бы еще вспомнить. 80 лет как-никак, жизнь прожита большая. Но рассказать обо всем, мягко говоря, затруднительно. Показать - другое дело. На старых пожелтевших фотографиях, которые по большей части вызывают все же приятные воспоминания.

1950 год. Студент

- После окончания ГИТИСа ни один московский театр меня не взял на работу, я получил одно-единственное предложение - в “Цирк на сцене”. Тогда по распределению поехал в Пермь, и там мне довольно быстро пришла повестка в армию. Понимая, что избежать этой почетной обязанности вряд ли удастся, я, повинуясь некоему седьмому чувству, все-таки попросил директора театра дать мне хоть какое-то спасительное письмо. Придя к военкому и встретив его злой глаз, я услышал: “Что, артист? Письмо?.. Освободить от армии, да?!” Нависла пауза, я понял, что это развилка: если все-таки отправят в армию, жизнь пойдет по другому сценарию. Но военком почему-то посмотрел в окно на далекий проходящий поезд и швырнул письмо обратно: “Ладно, иди работай, артист!”

 

1956 год, Пермь, Театр миниатюр

- Я играл Турио в “Двух веронцах” и отчаянно подражал прекрасному артисту Вицину, которого видел на сцене Ермоловского театра, куда нас в студенческие годы нанимали в массовку. Отказался же от актерской деятельности я после того, как Валентин Плучек предложил мне перейти к нему в Театр сатиры в качестве и актера, и режиссера одновременно. Не рискнул погнаться за двумя зайцами. Понимал же, что после переодеваний в одной гримировочной комнате с артистами потом отдавать им команды будет непросто.

С Григорием Гориным

- Неправильно думать, что Горин все время шутил и балагурил. Большую часть времени он был серьезным человеком. И я его за эту серьезность очень ценил. Еще за прямоту. Мне Гриши сейчас очень не хватает. Он ведь был последним, кто мог подойти ко мне после спектакля или репетиции и сказать: “Марк, ты что, дурак? Как тебя угораздило сделать такую гадость и пошлость?”

 

 С Юрием Визбором

- Хотелось бы придумать какую-то красивую историю нашего знакомства с Юрием Визбором, но оно было очень прозаичным. В начале 1970-х мы получили квартиры в одном доме, часто ездили в одном лифте, сначала просто не обращали внимания друг на друга, потом стали здороваться. А дальше я узнал, что это “тот самый Визбор”. Конечно, он влиял на меня: был сильной личностью, которой я, очевидно, даже в чем-то подражал.

 

1970 год. С женой Ниной и дочерью Сашей

- Я познакомился с супругой в ГИТИСе, она была главной по стенгазете. А в театр к себе не взял ее сознательно. Просто не смог бы чувствовать себя свободно и уверенно, руководить так, как считаю нужным, если бы рядом постоянно находилась жена. Нина мудрая женщина, поняла меня. А вот с дочерью другая история. Ее приход в Ленком стал для меня большим шоком, нагрузкой на психику. И у меня был определенный дискомфорт: отец руководит театром, в котором играет дочь. Ведь слухи, сплетни, интриги пойдут. Но нет, обошлось. Она снялась в “Криминальном таланте”, доказала, что и без папы настоящая актриса, и меня перестали ассоциировать с ней.

1970 год. С Андреем Мироновым и Александром Ширвиндтом

- Друзьями мы стали после знаменитого спектакля “Доходное место” в Театре сатиры. И, конечно, были какие-то совместные шутки, глупости. Помню, как мы с Ширвиндтом провожали Андрея с Катей Градовой после бракосочетания в свадебное путешествие в Ленинград. Во время привокзальной суеты с распитием шампанского незаметно для молодоженов положили в их чемодан несколько кирпичей и... портрет Ленина. Нескрываемую радость нам доставило то, что Андрей с большим трудом втащил чемодан в купе. Мы с Ширвиндтом не переставали искренне удивляться: зачем брать с собой так много тяжелых вещей? Андрей потом рассказывал, что Кате наша шутка понравилась не очень. Она даже немного в нас разочаровалась.

2004 год, Ленком

- В 1983 году ВВС решила снять спектакль “Юнона и Авось” на пленку, и мы вчетвером - Вознесенский, Рыбников, Караченцов и я - поехали в Англию. Гуляли по Лондону, думали о прекрасном будущем. И тогда нас сфотографировали для какого-то местного журнала. Эту фотографию я повесил на стенку в своем кабинете. А потом, спустя 21 год, примерно в той же мизансцене - немножко постаревшие, а я еще голову задрал неудачно, эдак заносчиво, что, в общем, неправильно - мы еще раз сфотографировались вместе.

Конечно, за это время у нас все сменилось, появились новые исполнители, влилась свежая кровь. К большому сожалению, нет с нами больше Андрея Вознесенского. Коля Караченцов получил травму, которая несовместима с дальнейшей его сценической судьбой. Все это грустно, конечно... Тем не менее спектакль живет. Более того, молодеет. И по-прежнему пользуется большим спросом. Так что будем играть!

Материалы подготовил Дмитрий Мельман

 

 

Подпишитесь и следите за новостями удобным для Вас способом.

© 2024. Сетевое издание «Мир Новостей». Зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций.Свидетельство о регистрации Эл №ФС77-58901 от 05.08.2014 г.

Свободное использование в Интернет-пространстве текстов, фото и видеоматериалов, опубликованных на этом сайте, допускается при условии обязательного размещения гиперссылки на источник публикации mirnov.ru.

Мы используем файлы «cookie» для функционирования сайта. Если Вас это не устраивает, пожалуйста, покиньте сайт. Политика конфиденциальности

16+
Top.Mail.Ru