Одни преклоняются перед ней, называют великой женщиной, женой, которая вот уже почти десять лет тянет своего мужа с того света. Другие говорят: она спекулирует больным Караченцовым, таская его по светским раутам и премьерам, - была лишь бледной тенью, а теперь сверкает ярче звезд. Людмила Поргина действительно выглядит блестяще - изысканный наряд, идеальная прическа, шикарная улыбка. У нее праздник - 70 лет ее Коленьке. Говорит: «Он должен видеть меня счастливой». Но что при этом остается за кадром?
- Людмила Андреевна, этот вопрос вы слышали, наверное, миллион раз, но, к сожалению, он всегда актуальный: как чувствует себя Николай Петрович?
- Спасибо, хорошо. Потому что мы все лето провели в работе, были в Испании, Болгарии, «Яункемери» (курортный реабилитационный центр в Латвии. - Ред.)...
- Работой, так понимаю, вы называете лечение?
- Да-да, конечно. Это массажи, физкультура, логопедические упражнения. И Коля в хорошей форме. Мы просто сейчас пытаемся найти еще один способ борьбы со спастикой - то, что случилось у него с левой рукой и левой ногой. Потому что три года назад он ходил замечательно, это было счастье. Сейчас, конечно, мы немножко стеснены в движении: ходим с палочкой, и еще я или медсестра поддерживаем его с левой стороны. Но все равно Коля держится молодцом, недавно мы были в Благовещенске на фестивале...
- Там показывали документальный фильм «Петрович, живи!». Говорят, Караченцов плакал, глядя на экран.
- Там плакал вообще весь зал. И мужчины, и женщины. Этот фильм - жесткий такой, без сантиментов. Все показано: как он боролся за жизнь, как живет. Коля, наверное, вспомнил всю эту борьбу свою и, конечно, расстроился - ведь столько всего мы преодолели...
«КОЛЯ ПРИНЯЛ СЕБЯ ТАКИМ»
- Почти 10 лет вашей борьбе. Не устали? Со стороны-то кажетесь энергичной, оптимистичной, деятельной...
- Да (улыбается). Как Коля говорит: «Лучше бы ты пила и курила - поменьше б энергии было». Потому что я всегда что-то придумываю, куда-то его вытаскиваю... «Девонька, я тебя так люблю - можно мы не пойдем гулять?» (Людмила Андреевна изображает изменившийся голос мужа - хриплый, сдавленный.) - «Нет, если ты хочешь жить, мы пойдем гулять!» А мы километры нагуливаем, ходим по четыре часа в сутки, нам это нужно...
- Но бывают же, наверное, минуты слабости? Когда сами себе говорите: «Как же я устала!»? Когда он говорит?
- Надо понять только одно. То, что случилось, то, что он вернулся с того света, - это, конечно, чудо. И для того чтобы жить, ему нужна физическая форма. А чтобы иметь физическую форму, надо, как балерине, каждый день «делать станок». То есть это уже наша жизненная необходимость. Проснулся, встал, умылся, позавтракал - и заниматься. И он уже привык к этой жизни... Нет, я даю ему, конечно, паузу, когда он говорит: «Устал, мне надоело». Тогда все: мы едем в театр, кино... Или он говорит: «Хочу в Ленинград». Мы садимся в «Сапсан» и едем смотреть в Александринке премьеру Валеры Фокина «Маскарад». Делаем себе такие подарки, конечно, - жизнь ведь должна быть еще и в удовольствие. И к нам приходят наши внуки, наши друзья - недели у нас не проходит без какого-нибудь праздника. Но в том-то и дело: чтобы так жить, надо много работать. Мне моя жизнь знаете, что сейчас напоминает? Когда рождается ребенок, он ничего еще не может, и мы должны его кормить, купать, массажик делать, пузико гладить. Есть же материнская обязанность - нам надо, чтобы он сел, встал, пошел. И сейчас у меня практически то же самое, у меня тоже маленький ребенок, с которым я должна и поговорить, и приласкать его, и поцеловать... Это просто жизнь. Сейчас она требует от меня вот такой работы.
- Это ваш осознанный выбор, вы - взрослый человек в здравом уме и твердой памяти. А люди с ограниченными возможностями часто склонны к апатии, депрессии...
- Это к нему не имеет никакого отношения. Вообще, его природа души - это жизнерадостность, это желание дарить другим радость, это движение вперед, борьба. Он никогда не был понурым...
- До аварии - да, это был не человек - ураган, энергия била через край. Но тем больнее могут ощущаться перемены.
- Ну вот с ним этого не произошло. Он принял себя таким. С перекошенным лицом, опущенными уголками губ. А раньше еще слюни текли изо рта безумно совершенно. Слабость, минус 30 килограммов - мышц вообще не было, были кости, и на них висела кожа. И он это принял, понимаете? У него вообще депрессий нет. Хотя, не скрою, мы очень боялись этого. Я видела людей, которые впадают в депрессию: они отказываются есть, приходится закрывать окна, чтобы не выпрыгнули. Ему это вообще не присуще! Ему присуще другое - я рядом, сыночек рядом, внуки; кошки, собаки бегают, попугаи стали яйца откладывать, маленькие птенцы на свет появились... Он говорит: «Это тоже жизнь». Да, без работы, да, без творчества. Но есть творчество его близких друзей, есть потрясающие книжки... Вы знаете, он как-то мне сказал: «Да, конечно, можно устать от того, что я болею. Но я не болею». И действительно - это уже не болезнь, это жизнь. Это состояние физическое после выхода из смерти. И Коля, могу сказать, хочет жить так, как я, наверное, не хочу.
«ЧЕГО ЗАКРЫВАТЬСЯ? ОН, НАОБОРОТ, ТЯНЕТСЯ К ЛЮДЯМ»
- А его ощущение мира изменилось? Себя в этом мире? Караченцов остался тем, кем был, или все-таки это уже другой человек?
- Вы знаете, сейчас мы были в Благовещенске и даже не ожидали такого - люди буквально накидывались на него, обнимали, целовали. Все говорили, что любят, что помнят его творчество...
- Как он эти слова воспринимал?
- Он? Спасибо-спасибо - и на меня так смотрит: мол, видали, какая у меня популярность! Конечно, Коле приятно, что люди его помнят. Мы идем на спектакль - и весь зал встает, ему аплодирует. То есть понимаете, что получается? Раньше он шел - и все оборачивались, показывали пальцем, подбегали, брали автографы. И сейчас происходит то же самое!
- Это одна сторона медали. Но есть же и другая - люди бывают очень жестокими.
- Ну если кто-то чего-то скажет - вы знаете, меня это совершенно не волнует...
- Вас - да. А его?
- Нет! Я иной раз жалуюсь ему: надо же, какую гадость кто-то про меня сказал. Он видит мои слезы и говорит: «Не обижайся на них. Они не прошли этого. Они не знают твоих мучений и твоих бессонных ночей. Надо их простить». И мы прощаем.
- Мудрая позиция. Только не для всех посильная. Чаще люди публичные, с которыми случается беда, стараются спрятаться, закрыться, в том числе и от злости человеческой, от недоброго глаза. Чтобы никто не видел их - некогда сильных и успешных - жалкими.
- А чего закрываться? Он, наоборот, тянется к людям. Он хочет в театр, в кино... Вы знаете, мы как-то смотрели фильм с Брэдом Питтом. А сейчас же в кинотеатрах все пьют пиво, едят попкорн, ходят во время сеанса. Какая-то девушка через наш ряд проходила на свое место. Коля не смог быстро ноги убрать, чтобы ее пропустить, и она ему с таким вызовом бросила: «Ну давай! Быстрей!» Я ей: «Вы знаете, он инвалид» - «Инвалиды дома пусть смотрят кино!» Потом она еще куда-то выходила - и опять куча претензий. А затем зажегся свет... И она увидела... Она плакала, она просила прощения. А он ей: «Ничего страшного...» Понимаете, вот не любит он смотреть кино дома. Ему нравится, когда кругом люди. Он же был публичный человек. И остается. Он хочет в том же ритме существовать. А кто чего скажет... Да нет, обижаться на этих людей действительно нельзя. Как Коля говорит: «Пойми их и прости».
- Марк Захаров, не понимая вас, говорит: «Я слишком люблю Караченцова, чтобы делать из него то, что замышляет Людмила Поргина».
- Да, Коля актер. И это профессия особая - она входит в твою плоть, вживается в тебя. Но, помимо того что он актер, он еще и человек. Просто человек! Сколько после войны было без рук, без ног? Но они же возвращались, они рожали детей, они их растили. Они хотели жить... Конечно, они не снимались. Но и мы не лезем сниматься. Сейчас, правда, поедем в Минск - там будет премьера фильма «Белые росы. Возвращение», где Коля сыграл маленький эпизод. Да, мы шли на риск. Боялись: а вдруг будет приступ нервный после этого, а вдруг, не дай бог, потеряет сознание во время съемок?.. И я сказала об этом режиссеру: «Понимаете, он плохо говорит, плохо стоит, ему нужна помощь при передвижении...» Она ответила: «Для меня все равно очень важно его присутствие хотя бы три минуты на экране - показать, что он вернулся из того небытия, раненый-больной, к своей любви...» Как будто про нас сценарий... И вот поехали. Это было такое волнение! Мы ехали в поезде, не спали. Ночью он упал с кровати - так нервничал. И на съемочной площадке волновались безумно. Хоть что-нибудь может получиться? А может, вообще ничего не получится?.. Получилось. У него получилось! Конечно, для него это был праздник. Праздник души...
«Я НЕ СПИЛАСЬ, НЕ УШЛА ОТ НЕГО, НЕ ВЫШЛА ЗАМУЖ»
- Вашему желанию вернуть Николая Петровича в профессию уже ведь не один год. Были разговоры о спектакле, где звучала бы фонограмма...
- Да, у него была запись - для радио делал. Но когда стали репетировать, мы поняли, что физически ему это будет очень тяжело. И отказались.
- Идея этого спектакля испортила ваши отношения с Марком Захаровым?
- Нет, не думаю... Мы просто пробовали: получится - не получится. Что же до слов Марка Анатольевича - ну, наверное, он меня не очень любит. Да, он говорит, что сцена не место для инвалидов. Но я хочу вам сказать, что сцена - не самое главное в жизни. Главное - это любовь и сострадание, умение поддержать в нужную минуту. Когда было 25-летие «Юноны» и Коля очень хорошо ходил, он мог выйти на сцену, не выглядел тогда инвалидом. Однако Марк Анатольевич не выпустил его в конце на «Аллилуйю», на поклон. Мы сидели в зале - в зале и остались, заваленные цветами ушли домой. И Коле было очень обидно...
- Марк Анатольевич как-то объяснил свое решение?
- Ну вот я так поняла, он считает, что не место инвалидам на сцене. Говорю: «Может, тогда осветить его лучом в зале?» Он сказал: «Нет». «Ну как это, он создатель этого спектакля, 23 года его играл - почему нельзя осветить?..» Не осветили, не выпустили. И Коля, конечно, очень страдал. Потому что люди все равно кричали: «Ка-ра-чен-цов!», закидали его цветами. В конце он встал, говорит мне: «Что нам делать?» «Сейчас мы быстро уходим», - шепчу ему. А люди в зале подумали: он встал, чтобы выйти на сцену. И хлопают, и ногами стучат, и кричат. А мы в это время уходим. Уходим в никуда. Да, это была своего рода обида. Но все забывается, прощается...
- Вас, наверное, уже ничем не удивить - за эти десять лет видели и слышали все...
- Да. И что я дура, идиотка. А у меня он живет десять лет!
- Людмила Андреевна, вы и сами знаете, говорят о вас разное. Многие восхищаются. Но есть же и другое мнение. Кто-то считает, что пиаритесь за счет мужа. То ли ради денег, то ли ради славы, восхищения, восторгов - того, чего прежде, наверное, недополучили. То есть сейчас ваш звездный час, как сказала в своей программе Юлия Меньшова, на которую, знаю, вы обиделись.
- Нет, я не обиделась. Понимаю же, что это не совсем ее слова - есть же редакторы. Просто сам тон передачи был очень жесткий. Она начала так, будто я подсудимая или должна ей сто тысяч долларов. Был момент, когда хотела встать и сказать: извините ради бога, поговорите с кем-нибудь другим, а я пойду домой к своему любимому Коленьке. Но сама себе сказала: Господи, дай мне силы все это вынести. Это что? Это еще одна Голгофа, еще одно распятие - сколько уж их было. Я просто хотела противостоять ей, потому что никому не пожелаю того, что довелось пережить мне. Мама - в могиле, Коля - в коме. (Как раз весть о смерти тещи заставила Караченцова гнать на повышенной скорости по обледенелой дороге, в результате чего он попал в аварию. - Ред.) Эту хороню, этого вытаскиваю. Этот лежит безнадежный - я еду в монастырь, из монастыря - в реанимацию. Там до двух часов ночи, потом снова в церковь. И так круглые сутки. Я никому не пожелаю тех бессонных ночей и того кошмара, когда ты понимаешь, что тебя нет в этом мире, что ты просто умерла уже душой...
- Вы не дали волю эмоциям на программе, это было очень достойно. И все-таки о звездном часе. Не секрет же, что вам не выпало того успеха, какой был и есть у Караченцова.
- Конечно, конечно - он был звезда!
- А сейчас вы в центре всеобщего внимания. Вы - ведущая, он - ведомый. Вы за него говорите, за него решаете. Вот она, долгожданная главная роль?
- А вспомните картину Брейгеля «Слепцы». Впереди тоже слепой, он ведет их к обрыву, они должны свалиться... Я же не слепая! И должна его вести. Это действительно моя роль - продлить ему жизнь. Почему мне руки целуют на улице? Потому что даю ему шанс жить по-человечески, чувствовать себя мужчиной. Одеваться хорошо, быть всегда ухоженным, причесанным. Путешествовать, отдыхать, лечиться, бороться. Понимаете, я не спилась, не ушла от него, не вышла замуж, хотя могла бы заняться своей карьерой, оставить его в доме инвалидов, сказать: я - артистка, я публичный человек, как некоторые говорят. Все это такая чушь! Это все неправда! Если есть любовь к человеку, с которым ты соединил свою жизнь, то без разницы, во славе он, в деньгах или нет. Он иногда говорит мне: «Ну когда ты купишь мне «вольву»?» - «Колюнчик, ну где же я возьму такие деньги - на «вольву»-то?» - «Как это, у нас нет денег?» Он даже не понимает, что сейчас не зарабатывает и теми возможностями, что были раньше, мы уже не обладаем. И я не стесняюсь просить у людей, у фондов, когда мне вот так надо подправить ему здоровье. Я прошу ради жизни моего любимого человека. И нисколько не обижаюсь, когда кто-то говорит, что я пиарюсь. Пусть, они видят это так...
«КОЛЯ ГОВОРИТ: ХОЧУ ЖИТЬ ДОЛГО-ДОЛГО»
- Но ведь действительно вы находились в тени этого блистательного человека. Когда Николай Петрович был в силе, многие даже не знали, как зовут его жену. И это могло перерасти в некий комплекс...
- Нет, ну что вы! У меня никогда не было комплекса рядом с ним. Он всегда говорил: «Все, что делаю в этой жизни, я делаю для тебя. Но я тебя прошу, чтобы был дом, чтобы у нас с тобой была семья. Чтобы ребенок наш был не алкоголик, не наркоман, чтобы учился, был образованным человеком...» И я никогда не ощущала, что я в тени, - сама себе выбрала такое!
- Но вы же актриса.
- Ну что делать - у всех складывается по-разному. Кто-то становится знаменитым, кто-то нет. Да, я не суперзвезда, я не умею двигаться, как он, у меня нет таких знаний, как у Коли, его ума, его благородства - он действительно великолепен во всех своих проявлениях. И я ему просто служила, я его боготворила и сейчас продолжаю боготворить... Конечно, я могу сказать, что да, моя карьера не состоялась, как бы мне того хотелось. Естественно! Но это обычная актерская судьба. Как Олег Янковский говорил: «Помимо таланта нужно еще везение. Вытащишь счастливый билет - станешь звездой». Наверное, мне выпал другой счастливый билет. И я счастлива... Даже сейчас, никто в это не поверит, но я счастлива, что у меня есть мой муж. Как бы он себя плохо ни чувствовал, какую бы группу инвалидности ни имел, у меня есть человек, которого мне хочется обнять, поцеловать, сказать: как я тебя люблю, как я тебя обожаю...
- Извините, Людмила Андреевна, может быть, не самый приятный вопрос. Вот вы говорите о счастливой женской судьбе. Когда рассказывали о фильме «Белые росы», где муж вернулся к своей жене - побитый, несчастный, - сказали, что сценарий будто списан с вашей жизни. Вы знаете, у кого-то может сложиться ощущение, что трагедия вернула вам мужа. Ну, потому что молва приписывает всякие романы Николаю Петровичу. То есть десять лет назад он еще был не ваш, а потом как бы вернулся.
- Ну это такая глупость, такой мещанский взгляд! Понимаете, Коля всегда был свободным человеком. Если бы он кого-то полюбил, я бы сказала ему: иди, это твоя судьба, я хочу, чтобы ты был счастлив. Но он не уходил, он жил, помогал нам, тянул всю нашу семью, всех родственников. И я не видела каких-нибудь изменений по отношению ко мне, к сыну - мы всегда оставались главными его стимулами в жизни... Он вообще, вы знаете, моногамный человек. Тот кот, который всегда возвращается к своей кошке - в тепло, в уют. Для него даже подумать было страшно о том, что его дом вдруг может быть разрушен, что вдруг я уйду. Он, например, не хотел венчаться, я буквально умоляла: «Коля, давай повенчаемся, давай. Чтобы наш сын был рожден во Христе». А он говорил: «Ты знаешь, я боюсь: вдруг повенчаемся, а у нас что-то разладится». - «Ну что же? Я уйду? Ты уйдешь? Что может разладиться?..»
- Но о романах в актерских кругах действительно говорили. Даже о серьезных, многолетних...
- Что же тогда я не знала об этих романах?.. Да нет, он совершенно другой. Коля за всю свою жизнь не сказал мне грубого слова. Матом никогда не ругался, ни разу не повысил на меня голос - нет, только: «Девонька, любимая, дорогая». Надо было знать, как мы жили, как у нас все было весело и хорошо. Как он тосковал без меня, без сына, как звонил по сто раз в день: «Девонька, любимая...». - «Коленька, я не могу с тобой разговаривать». - «Ну скажи хоть слово, скажи, что ты там делаешь, где ты?» ...Понимаете, его трудно оценить тем, кто не является таким, как он. Совершенно цельный человек. Он абсолютно точно знал и продолжает знать сейчас, что ему надо. Недавно ночью меня разбудил, говорит: «Девонька, ведь, наверное, было бы лучше, если бы я сразу умер». - «Почему ты так говоришь?» - «Ну как, я бы тебя освободил, ты могла бы спокойно играть в театре, путешествовать, как ты любишь». «Коль, - говорю я, - зачем мне театр без тебя? Зачем мне эта жизнь без тебя? Я боролась и буду бороться за твою жизнь, это моя главная цель - чтобы ты жил, чтобы сидел со мной рядом». Вот мы садимся в машину и три часа куда-нибудь едем. Остановимся, попьем кофейку. И нам хорошо вдвоем в любых измерениях. Просто люди сейчас мало верят в добро и искренность. Привыкли же, что эти развелись, эти обманули, этот живет с тремя... Та же история Наташи Гвоздиковой с мужем ее, который умер. Начали выкручивать, обсасывать. А это беда случилась, крест страшнейший. И это то, что приблизило его к смерти: он сразу сдал, обломил эту жизнь. Коля - наоборот. Вот это чувство любви, которое у него было ко мне, к сыну, к дому, оно его вытянуло оттуда, из смерти. Он и сейчас говорит: хочу путешествовать с тобой, хочу смотреть, слушать... Спрашиваю: «Коль, а не тяжело тебе, когда приходишь в театр к тому же Саше Калягину: он играет, ты не можешь?» Он говорит: «Нет, я наигрался. А теперь я просто живу. Как простой смертный, как человек». И он очень не хочет умирать. Говорит: хочу жить долго-долго...
Дмитрий Мельман
Фото из семейного архива, FOTOBANK.COM
